"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг
Шрифт:
следователь вопрошал: «Вы же не будете отрицать, что лично я вас не бил?»). Использовались подручные и
специально заготовленные орудия — пресс-папье, табуретки, резиновые полосы, вырезанные из
автомобильных покрышек. Особо упорных сажали в «горячую камеру» — там невозможно было дышать,
пот лил градом и человек терял сознание226.
Все эти методы и приемы, конечно, не фиксировались в АСД на этапе следствия, они приводятся в
заявлениях заключенных из лагерей и в целом совпадают с тем, что мы знаем о деятельности ежовских
подручных из опубликованных воспоминаний узников ГУЛАГа. Просмотр большого количества заявлений
приводит к мысли о том, что в лагерях шел активный обмен информацией о том, как правильно составлять
эти документы, на каких моментах заострять внимание (конечно, к их числу относились избиения).
Сложился даже некоторый набор стандартных формулировок, вроде тех же «мер физического воздействия».
В мемуарах немецких заключенных не раз упоминается тот факт, что заявления им писали товарищи по
лагерю, лучше владевшие русским языком. Однако в том, что эти заявления с описанием методов следствия
и требованием о пересмотре дела являются криком души, уникальным источником по истории «сталинского
правосудия», сомневаться не приходится. Описанные в них формы истязаний, которыми пользовались
сотрудники НКВД, в полной мере соответствуют тому, что мы знаем из воспоминаний узников ГУЛАГа.
Высланные из СССР германские граждане детально рассказывали о пытках на допросах в гестапо, в ходе
которых этому сюжету уделялось особое внимание227.
225 Германский подданный Бланк до 1918 г. проживал в России, затем выехал на родину, но так и не смог найти своего места в
Веймарской Германии. В 1923 г. он вернулся из Берлина, сопровождая зверей, купленных дрессировщиком Дуровым.
226 Показания Эдуарда Штилова на заседании Военного трибунала 16 ноября 1939 г.
227 См. выдержки из протоколов в книге: Mensing W. Von der Ruhr in den GULag. S. 92-95.
134
Прибывший в 1932 г. в качестве политэмигранта Бернард Клинг-байль писал из лагеря 10 июня 1939 г.:
после отказа признать себя виновным «я был жестоко избит, после чего следователь сам сел и написал, без
моего участия, протокол допроса. Так как я по-русски читать не умею, а мое требование о предоставлении
переводчика не было удовлетворено, то я, не зная, что в протоколе написано, отказался от его подписания. Я
был тогда подвергнут сильным побоям, пришли "на помощь" следователю еще 6 человек, открыли двери
комнаты и обратили мое внимание на крики истязаемых, угрожая со мной поступить также. Таким образом я
был вынужден подписать протокол, не зная его содержания». Это было обычным явлением: «После доставки
меня в Кунцево, следствие началось с того, что я в течение 5 ночей подвергался избиению и затем 14
февраля 1938 г. я был вынужден подписаться под протоколом, который был выдуман и написан собственной
рукой следователя»228.
Прошедшие годы не могли стереть в памяти людей, столкнувшихся с произволом карательной системы, всех
деталей произошедшего. Архитектор Вернер Шнейдратус писал в 1954 г.: «Во время 8-месячного следствия
мне предъявили самые дикие обвинения и подвергли на Лубянке таким тяжелым физическим истязаниям,
что меня пришлось перевести в одну из больничных камер Таганской тюрьмы. Однако и здесь следователь
меня не оставил в покое ни днем, ни ночью, меня выносили на носилках на бесконечные допросы с
"пристрастием" и в конце концов заставили (в моей физической "обработке" участвовало по 2-3 человека) меня, физически и морально совершенно сломанного, подписать какую-то явную нелепость...»229
Реже откровенные рассказы встречаются в протоколах допросов тех, кто продолжал находиться под
следствием после окончания «ежовщины». Порой им вновь приходилось сталкиваться со следователем,
который полгода-год назад вел их допрос «интенсивными методами», что никак не стимулировало
откровенности. И все же здесь есть интересные факты и интерпретации. Так, молодой архитектор Курт
Либкнехт в ходе допроса 8 августа 1939 г. заявил, что «показания, данные мною относительно моей
вербовки и шпионской деятельности, даны мною при психическом воздействии».
Следователь, который прекрасно знал, о чем идет речь, наверняка сделал удивленное лицо и попросил
разъяснить, что же это такое. Либкнехт пояснил: «Психическое воздействие заключается в следу
228 Заявление Вальтера Рефельда на имя М. И. Калинина от 30 мая 1940 г.
229 В АСД Шнейдратуса отмечено лишь два допроса. 28 ноября 1937 г. он отказался признать обвинения, 17 февраля 1938 г. дал
признательные показания.
135
ющем: я был арестован и уже 2 дня был заключен в подвал. Там была низкая температура, сидел голый, и не
на чем было лежать. Кроме этого, привели одного человека, который был в обмороке, и к тому же некоторые
арестованные были избиты. Все это на меня психически воздействовало. Дальше меня вывели на допрос и
сразу заявили, что мы имеем данные о том, что вы шпион. Коли не будете давать показания, вас будут бить.