"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг
Шрифт:
нацистских архивах241. Благодаря заступничеству лидеров КПГ Винцер не был арестован, хотя в других
случаях основанием для ареста служил гораздо меньший объем компромата.
В практике следствия по немецким делам сложился даже определенный стереотип в изложении деталей
вербовки при получении заграничного паспорта. Просителю говорили, что его не выпустят из страны, если
он не подпишет согласия работать на разведку, подчеркивали, что немец всегда остается немцем и должен
служить родной стране, где бы он ни находился. Это также являлось копией вербовочной работы советских
органов госбезопасности. Потенциального эмигранта просили остаться на жительство в Москве, устроиться
на крупный, желательно военный завод, там его позже найдет связник из Германии.
В следственных делах политэмигрантов, у которых вообще не было контакта с полицией или гестапо (ни
ареста, ни получения па
ш Досрочное освобождение Губера из тюрьмы по «гинденбурговской амнистии» 1928 г. также было связано следователем с его
вербовкой для шпионской работы.
211 См. объяснения Винцера при разбирательстве его «персонального дела» в ИКК. Интересно, что возможность легального получения
заграничного паспорта коммунистами в 1933-1934 гг. подтвердил и Курт Функ (Герберт Венер) (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 237. Т. 1.
Л. 36-37).
144
спорта), возникал образ «волка в овечьей шкуре». Многие рассказывали, как им помог выбраться из
фашистской Германии сотрудник МОПР, которого они знали под партийной кличкой «Вилли». В об-
винительном заключении это же лицо выступало уже в роли закоренелого троцкиста или «германского
агента гестапо Вилли». Это была не мифическая личность, а Вилли Бюргер, сотрудник отдела по по-
литэмигрантам ЦК МОПР, располагавшегося во Франции.
В случае вербовки в СССР роль полицейских или гестаповцев исполнял кто-то из персонала германского
посольства — чаще всего назывался секретарь консульского отдела Карл Деппе, переведенный из Москвы в
декабре 1937 г. на работу в Токио. Это делало его идеальной кандидатурой «вербовщика». Ганс Альтман
показывал на допросе, что бывал на квартире у Деппе, поддерживал с ним дружеские отношения. Деппе
раздавал пригласительные билеты на вечера, которые устраивались в гостинице «Националь», на его имя
шли посылки и письма для эмигрантов, сохранявших германское подданство и связь с посольством. Курт
Либкнехт назвал Деппе в качестве своего вербовщика просто потому, «что это была единственная фамилия, которую я знал по посольству».
Подходящий кандидатурой в резиденты германской разведки оказывался любой иностранец, уже
покинувший Советский Союз. Таких найти было нетрудно, только за 1936 г. страну покинуло 2 тыс. не-
мецких граждан, в основном иностранных специалистов. Практически за каждым из уехавших накануне
большого террора, как Герхард Крюгер с завода «Оргаметалл», тянулся зловещий след завербованных
шпионов242. Такой подход практиковался практически в каждом из регионов, поскольку позволял прятать в
воду концы шпионских «клубков». В Днепропетровской области, например, того или иного иностранного
специалиста первоначально приговаривали к высылке из СССР, а затем превращали его в «осужденного
резидента германской разведки», вызов которого в процессе следствия не представлялся возможным243.
Весной 1938 г. роль резидентов отводилась либо уже приговоренным, либо находившимся под следствием
немцам. Им в протоколы допросов просто вписывали завербованных ими шпионов-новичков, ориентируясь
на служебные и личные связи. Если тот или иной человек был уже расстрелян, в деле просто помечалась
«первая кате
212 Крюгер выехал из СССР 4 мая 1936 г., в архивно-следственных делах выступал в роли резидента Фрица Банда, Владимира
Маркузе и еще нескольких немцев, работавших на «Оргаметалле».
'мз Ченцов В. В. Указ. соч. С. 116.
145
гория» и вопрос о проверке закрывался сам собой. В редких случаях осужденных вызывали для
передопросов из лагерей, если это позволяло сконструировать масштабную шпионскую сеть.
В качестве мест, где шел обмен шпионской информацией, чаще всего назывались Центральный телеграф,
кафе «Спорт» на улице Горького, клуб иностранных рабочих. Явочной квартирой стал даже подпольный
«отель на час» с единственной комнатой, которую одна предприимчивая москвичка сдавала немцам, не
имевшим собственных квартир, для встреч с их подругами. На явные нелепицы не обращали особого
внимания — так, Гильдебранд Штаудингер признался, что был завербован в немецком клубе сотрудником
германского посольства. Конечно, никто из дипломатов Третьего рейха не мог в здравом уме появиться в
клубе, носившем имя Эрнста Тельмана, но иначе пенсионера никак не удавалось «привязать» к шпионской
сети. Еще один пенсионер, находившийся на содержании МОПР, Генрих Финкемейер, признался, что
добытую информацию направлял обычным письмом на адрес в Голландии. Иногда следователь не проявлял
должной фантазии, и отмечал в деле, что шпионские сведения передавались «неустановленному лицу» (Курт