"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг
Шрифт:
освоившие чтение газет между строк, без особого труда реконструировали реальный ход событий. Согласно
показаниям свидетелей, слесарь обувной фабрики имени Парижской Коммуны Ганс Ротер утверждал по
поводу суда над Бухариным и Рыковым, «что этот процесс создан по инициативе определенной группы
людей, находящихся у власти... Ротер никак не соглашался с тем, что Максим Горький умер по вине лиц, проходящих на процессе как обвиняемые».
3. Сравнение как преступление
Стереотипным обвинением в адрес иностранных специалистов из Германии было то, что они выказывали
злорадство по отношению к неурядицам советского труда и быта. Чаще других упоминалась нехватка
продуктов и товаров в магизанах, отсутствие достойного жилья, аварии на производстве, постоянное
отвлечение рабочих на разного рода общественные мероприятия. При этом неизбежно возникал образ
аккуратной и деятельной Германии, а сами обвиняемые, если верить показаниям свидетелей, заявляли, что
они сами гораздо
150
лучше устроили бы жизнь в Советском Союзе. Всего несколько дополнительных штрихов, и это
превращалось в пропаганду фашизма: «Скоро к нам придет Гитлер, он вам покажет, как управлять страной.
Сталин управлять не может. У нас ничего нет, а в Германии все есть», — утверждал, согласно показаниям
свидетелей, бывший немецкий военнопленный Пауль Барц248.
Большинство немцев, находившихся под следствием в период проведения массовых операций, отдавали себе
отчет в том, что подобные сравнения усугубляют их вину. В ходе допросов они были готовы признать, что
хвалили жизнь в Германии, но упорно отрицали, что сравнивали ее с жизнью в СССР (Шарлота Маковская,
Линна Лан-ге). То же самое можно утверждать и в обратном отношении. «Я высказывала недовольство на
жизнь, но сопоставления с Германией не проводила», — говорила на допросе Маргарита Киш, арестованная
в феврале 1938 г. работница Электрозавода.
И все же удержаться от сравнения двух диктатур людям, находящимся на грани эмоционального срыва, было
невозможно. Еще один рабочий Электрозавода Альфонс Гут, у которого репрессировали четырех из пяти
сыновей, заявил следователю: «Гитлер хоть скажет, за что арестовывает, а Советская власть арестовывает и
не говорит даже, где находится арестованный». Гут выражал желание, как только вернутся его сыновья,
сразу же выехать обратно в Германию. До самой своей смерти в лагере отец так и не узнал, что трое его
сыновей были расстреляны на Бутовском полигоне еще до его ареста.
Параллели между нацизмом и сталинским режимом постоянно возникали и у палачей, и у их жертв,
зачастую непроизвольно, просто по созвучию терминов. Так, оставшийся в Германии брат Эрны Лей-бахер, согласно ее показаниям «был призван в трудовые лагеря». Это означало, что он отбывал трудовую
повинность, однако для следователя это было равносильно тому, что брат стал охранником в концлагере. В
справке на арест матери Эрны, арестованной ранее, речь шла о том, что та «восхваляет фашистскую
Германию, утверждает, что там нет таких репрессий, как в СССР».
Многие реалии германской жизни, о которых шла речь в процессе следствия, получали под пером
сотрудников НКВД привычные для сталинской России названия, придававшие им контрреволюционную
окраску. Так, члены СДПГ рассматривались как «меньшевики», члены остальных партий, включая Центр —
как «буржуазные националисты». Зеркальным отражением советского «новояза» в следственных
248 ГАРФ. Ф. 10 035. Оп. 2. Д. 14641.
151
делах были кулаки и батраки, лавочники и царские придворные, если речь шла о социальном
происхождении, троцкисты, двурушники и уклонисты, если речь шла о партийной биографии арестованных.
Интересно, что в период массовых операций из материалов следствия исчезает слово «концлагерь» в
советском контексте, часто встречавшееся в них еще в 1936 г.249
Логику собственных действий оперативные работники органов НКВД автоматически переносили на гестапо
(кстати, гестапо постоянно называли «германской охранкой»). Роберт Грундман, приехав в СССР, до начала
войны с Германией продолжал переписку с родными. В обвинительном заключении это рассматривалось как
доказательство его шпионской миссии: «Характерно, что органы Гестапо, по невозвращении Грундмана из
СССР, репрессий в отношении его родственников не применяли».
Подобная халатность их немецких коллег искренне удивляла сотрудников госбезопасности — ведь у
советских «невозвращенцев» к ответственности привлекались все члены семьи, оставшиеся в Союзе250.
Эрвин Шуберт получил заграничный паспорт уже после того, как побывал на допросе в гестапо. Это
вызвало ироничное замечание следователя: «Не кажется ли Вам, что полиция должна была бы более
бдительно отнестись к Вашему отъезду в СССР?» На партсобрании в ИККИ, когда разбирали персональное
дело Вернера Петермана, один из его коллег выразил удивление: Петерман регулярно посылает деньги
своему больному отцу в Германию, «и несмотря на это отца Петермана не трогают. Я знаю, что за очень
небольшие колебания и высказывания в Германии людей сажают в концентрационные лагеря». Обвинителю