Ну, здравствуй, муж!
Шрифт:
— Этот ребенок убил трех стражников, прежде чем его взяли. Причем одним движением руки, — палач для наглядности щелкнул пальцами.
— Маг?
— Должно быть. Он с юга Селеворда, а там каждый второй эльфийский бастард.
— Зачем же губить такого сильного мага?
— Никто не хотел связываться с волчонком. Проще убить, чем приручить. Ну что? Будешь ждать старуху или выберешь из того что есть?
— Я возьму бастарда. Его хотя бы похоронят не в общей могиле. Как его казнили?
— Виселица, — палач широко зевнул. Давно пора в постель. Завтра тяжелый день.
Рано утром соседей знаменитой танцовщицы Шаши разбудил крик ее служанки, нашедшей хозяйку в петле, а ее охранника с кинжалом в животе.
Чуть позже к дому съехались дознаватели короля, а ближе к полудню прибыл он сам — невысокий, крепкого телосложения мужчина с ухоженной бородой и острым взглядом.
В столице шептались, что Хаюрб долго сидел над трупом любимой танцовщицы. И вроде даже кто-то из соседей видел, как он внимательно осматривал тело самоубийцы, предварительно приказав снять с нее золотые одежды. Потом для чего-то срезал со смоляных волос Шаши украшения в виде змеек и, проведя пальцем по мертвым губам, покинул двор.
И опять палача разбудили в полночь. На этот раз в черную накидку куталась Толстушка Зу, славящаяся в столице и за ее пределами завораживающим пением.
— Я бы хотела кое-что оставить от подруги на память, — вытерев сухие глаза платочком, прошептала она. — Ведь то, что в момент смерти находится на мертвеце, достается вам? Платье там и всякие безделушки…
— Да, это так, — кивнул палач и втянул носом прекрасный аромат, который источала надушенная кожа певицы. — Для тебя, милая, все что захочешь.
Его рука бесцеремонно нырнула под накидку, показывая тем, что он совсем не любитель пения. Зу вскрикнула, когда ее тело впечаталось в мощный торс мужчины. Почувствовав его возбуждение, певица неожиданно осознала, что и сама испытывает болезненное влечение к палачу. Ей потом будет стыдно, может быть, даже станет ругать себя последними словами, которым научилась от русских, а сейчас…
Зу отдавалась торопливо, прямо здесь, в темном коридоре, прижатая к холодной стене — столь велико было желание вернуть невзрачный амулет, который (а она это точно знала от дознавателя) так и остался на шее мертвой Шаши. Да и кто на него польстится? Кто догадается, что под тонкой защитной пленкой скрываются драгоценные камни невиданной красоты?
Казим проводил расплатившуюся телом покупательницу в мертвецкую, где к ее ногам вывалил накопленное за месяц богатство. По заведенному в Хаюрбате порядку все, что находилось на человеке, умершем не своей смертью, принадлежало палачу. На каменном, не совсем чистом полу лежали эльфийские шелка и врадский жемчуг, золотые монисты из Кадии и плетеные кожаные обереги из Северных земель.
— Нет, мне нужна цепочка с шеи Шаши! Такая тоненькая, с небольшой подвеской.
— Да что же ты, милая, сразу не сказала? — деланое изумление палача заставило сердце Зу сжаться. Она открывала рот, будто выброшенная на берег рыба. — Шашу сюда и не привозили…
— Тогда где?.. — горло Зу перехватило. Пухлая рука рванула душащие ленты накидки. — Где она сейчас?
— Где и положено, милая. На кладбище. Ее похоронили еще до заката. Если хочешь навестить подругу, бери левее королевской усыпальницы. Такая честь выпадает только за особые заслуги.
— А-а-а где все то, что было на ней?
— Король велел не трогать. Да и что там брать? Браслеты и кольца и у меня в изобилии. Выбирай какое хочешь. Показать?
И было то предложено с таким бархатом в голосе, что Толстушка Зу вняла проснувшемуся голосу разума и со всех ног кинулась прочь.
Глава 5. Граница не дремлет
Скрипели колеса небольшой телеги, которую тянул длинноухий ослик. Этот заунывный звук был слышен издалека, поэтому застава ожила: к ней не спеша приближались путники — мальчишка лет тринадцати с перемазанным лицом и несуразный черный пес, плетущийся рядом с колесом. Сначала из земли, с весны не знающей дождя, показались островерхие побуревшее от пота и грязи шапки, отчего чудилось, что из нор повылазили жуки. Вскоре можно было различить и суровые лица пограничников, явно недовольных тем, что им пришлось выбираться из прохладного подземелья.
Жаркий ветер поднимал в небо мелкую пыль, бросал ее в глаза, прибивал к моментально вспотевшей голове волосы. Он будто соревновался со светилом в рвении сделать жизнь людей невыносимой — обжигал даже через одежду. Хотелось найти хоть какую-то тень, но откуда ей взяться на западных рубежах Хаюрбата? До моря далеко, до гор еще дальше. Кругом потрескавшаяся земля да гонимая ветром колючая трава, что сбивалась в легкие клубки. Глазу зацепиться не за что. Если только не брать в расчет одинокие врата, стоящие посреди плоской, как сухая лепешка, равнины. К ним и вела едва видимая колея.
— Куда? — пограничник брезгливо оглядели плохонькую одежду путника. Раздвоенный язык, на мгновение показавшийся изо рта воина, дал знать, что застава принадлежит оборотням из рода Змеи.
Мальчонка вжал голову в плечи и торопливо слез с повозки, собака же наоборот ответила громким лаем. Из щели в земле, откуда совсем недавно вылезли пограничники, тут же показалось жало стрелы, давая пришлому понять, что рука затаившегося воина не дрогнет.
— Дяденьки, будьте милосердны! Отпустите! Мне на ту сторону надо! — затараторил мальчишка, падая ниц.
— Зачем тебе туда? — носок пыльных сапог пнул под ребра, заставляя мальца поднять голову. Одежда пограничников была такой же выцветшей, как и полуденное небо.
— Мой господин велел груз сдать и тут же вернуться. Вот и стреноживающий амулет навесил, чтобы далеко не убег, — раб оттянул ворот рубахи. В шею больно впилась тонкая красная лента. Ярмо раба — действенное оружие против побега. Чем дальше от хозяина, тем сильнее затягивалась удавка. Еще день — другой в пути, и раб начнет задыхаться от боли.