Нулевой километр

Стасина Евгения

– Какая неожиданная встреча. К любовнику своему прибежала?
– и голос такой… что кожа зудеть начинает.
– Ну, так иди. Он как раз один, главную дилемму в своей жизни решает: быть или не быть?

– Ты его… - с трудом поднимаюсь на ноги и подхожу к машине, не в силах задать вопрос, ответ на который способен убить. Не дышу, а Тихомиров насмешливо бровями играет:

– Ты корону-то сними, Юлек. Девушка ты, конечно, видная, но кровью руки марать из-за тебя я не буду. Сами друг друга сожрете, когда поймете, в какое дерьмо собственные жизни превратили. Ещё и локти кусать будешь, этот твой тебя два раза за сезон к морю вывозить не будет.

А мне и не надо. Ни курортов этих, ни номера люкс, в котором моё одиночество становилось

в несколько тысяч раз ощутимей. Я теперь другого хочу…

– Вон твой Ромео. Беги, - кивает в сторону гаража, а я боюсь повернуться.
– Костров! Неделю даю тебе отлежаться, а после в офисе жду. Поговорим, решим, что с тобой дальше делать.

Руслан уезжает, а я даже с места не двигаюсь. Не могу, потому что страх держит в своих объятиях куда сильнее, чем руки Смертиной, участливо опустившиеся на мои плечи:

– О чем это он?

Неважно. Важно другое: между мной и Максимом метров двадцать, а у меня уже дрожат коленки. И голова ватная, ведь мне хватило одного вдоха, чтобы опьянеть от запаха моря.

Глава 51

Я бы многое хотела сказать, но мыслить связно, когда Бирюков, замерев у дверей бокса, неловко поджигает сигарету, от волнения едва не обронив зажигалку на землю, у меня не выходит. Я словно неопытный ювелир, тщетно пытающийся насадить перламутровый жемчуг на тончайшую нить - вместо бусин миллион слов, и все они рассыпаются, так и не слетев с языка. Словно дождевые капли разлетаются по голове, а через мгновение уже смешиваются, не давая вычленить из общего клубка самое важное. Люблю? Ненавижу? Живой! И как разобраться, что стоит озвучить первым? Да и стоит ли? Ведь Макс даже шага навстречу не делает, неспешно потягивая табак. Похудевший, с глубоко залегшими тенями под глазами, он теперь не похож на себя прежнего. Вроде та же прическа, тот же прямой нос, плечи крепкие, одно из которых украшает татуировка, а совсем незнакомый, чужой. Даже глаза его стали темнее…

– Вот же… - Лёня Костров с облегчением выдыхает и решительно двигается к другу. Что-то кричит ему, машет руками, а тот и не слышит вовсе: выпускает в воздух густые облачка дыма и смотрит на меня так, что мне мгновенно становится жарко. Не взгляд это вовсе, а языки пламени, приносящие вместо боли какое-то нездоровое удовольствие.

– Что, вообще, это было?

– Не знаю, - с трудом отвожу взор от человека, любоваться которым готова часами, и растерянно поправляю прическу.

Я должна к нему подойти? Должна залепить пощечину за каждую бессонную ночь, что потратила на тоску по его рукам? Должна прижаться к его груди, чтобы хотя бы немного утолить этот странный голод по его теплу? Должна впиться ногтями в его лицо и исцарапать так же, как он изувечил мою душу своим исчезновением, а после вывалить все, что вертится на языке? Или так и стоять, на расстоянии в пятнадцать шагов, потому что он вычеркнул меня из своей жизни и абсолютно не хочет знать, к каким выводам на его счёт я пришла?

– Ну, Щербакова!
– Дарина переходит на заговорщицкий шепот, чтобы лысый ненароком нас не подслушал, а я пинаю гальку носком балетки.
– А я-то думала, ты развода ждать устала, а у тебя тут, оказывается, любовь… Господи, ну и дурочка ты, Юлька! Хоть парня симпатичного выбрала и то ладно.

Вот вам и дружеская поддержка! Растягивает губы в улыбке и приветливо машет Максиму, продолжающему сверлить мою спину тяжелым взором. О чем думает? И зачем пялится, если не собирается подходить?

Я гадаю, а подруга вздыхает и, опомнившись, протягивает руку ладонью вверх, обращаясь теперь к Звягинцеву:

– Мобильный верните. Немедленно, - и получив желаемое, тут же прячет его в мою сумку.
– Пошли давай. У меня сегодня ещё куча дел.

Не хочу, только сопротивляться, когда в твою ладонь мертвой хваткой вцепляется Смертина, нереально. На ватных ногах бреду к гаражу и чем осязаемей становится аромат моря, тем

ярче пылает мое лицо. Как школьница, ей-богу! Словно мне есть чего стыдиться! Это не я пустослов, не я жалкий трус, предпочитающий выходить из отношений с по уши влюбленной в него женщиной по-английски, а он. Самый что ни на есть настоящий подонок!

Изгибаю бровь, замедляясь, когда расстояние между нами легко может преодолеть вытянутая рука, и выразительно окидываю его взором. Пусть хотя бы извинится! Или бросит еле слышное “привет” ради приличия! Его я хотя бы заслужила?

Максим

Смотрю на неё, а перед глазами встаёт Наташка. Бледная, с лицом, которое исказила гримаса боли:

– Какая же ты сволочь, Максим! Променял собственную мать на мимолетную интрижку!
– так и звучит в голове её обвинение, которое, вполне возможно, стало пророческим. Я ведь это и собираюсь сделать, верно? Отключить разум, отшвырнуть в сторону тлеющую сигарету, сделать несколько размашистых шагов и без лишних разговоров прижать к себе эту девушку, что обеспокоено водит глазами по моему телу. Обнять и больше не отпускать, иначе пустота внутри разрастется, и рано или поздно поглотит меня целиком. Целовать, без остановки, чтобы разум потерял способность ясно мыслить и как заевшую пластинку раз за разом воспроизводить упреки убитой горем сестры. Просто наплевать на все, словно этого разговора с разгневанным банкиром и вовсе не было.

– Доволен?
– я даже Леньку не сразу замечаю. Только когда он хватает меня за грудки и несколько раз встряхивает, как мешок с картошкой, оставляю Щербакову в покое, переводя взгляд на раскрасневшегося от гнева друга.
– Я чуть сердечный приступ не схлопотал! Стоило оно того, Бирюков? Стоила эта баба таких жертв?! Сам без работы остался, ещё и меня под монастырь подвел! Я ведь предупреждал тебя идиота!

– Остынь, ладно, - руки его с себя сбрасывают и, мазнув по лицу ладонью, сминаю пустую сигаретную пачку. Слишком много вопросов, ответ на которые сейчас дать не смогу. Скажу “да” и подпишу матери приговор, а этим “нет” обреку на смерть самого себя. Оболочка останется, а то, что должно быть внутри разъест яд предательства. Прав Тихомиров, за все нужно платить, но я не готов распоряжаться чужими жизнями. Права не имею.

– Не уволит он тебя. Скажешь, что узнал только сегодня.

Руслан поверит. Он Костровым дорожит, иначе прямо сейчас бы рассчитал.

– А ты? На стройку пойдёшь? Он тебе всю трудовую испортит! Ни на одно приличное место не возьмут!

– И плевать. Не до этого сейчас, - у меня лишь пара секунд, чтобы выбор сделать - Юля неспешно к гаражу идёт. Плечи опущены, а в глазах полное непонимание происходящего. Уверен, я сейчас выгляжу также: уши закладывает от шума вскипающей крови, руки чешутся от желания прикоснуться к её щеке, а сердце уже ухнуло в пятки. Это ведь просто! Сделай шаг в сторону, прегради ей путь и заставь выслушать, а ноги словно к земле приросли. Тихомиров своего добился - если месть должна быть такой, холодной, сковывающей нутро в ледяной панцирь, то он виртуозно со мной расквитался. Знаю, что до конца своих дней сам себе не прощу этой слабости: мать и любимая женщина - между ними не выбрать. И себя возненавижу и их буду винить: Алису, если не выживет, а дети все равно окажутся в детском доме, Юлю, если не попробую маму спасти. Семью предам либо любимую женщину потеряю… И как решить эту дилемму?

– Ключи держи, - вкладываю в ладонь Леньки брелок от его машины, и поднимаю голову к небу. Я не могу.

– Вот так, да?
– слышу срывающийся от обиды голос Щербаковой, но не в силах заставить себя обернуться.
– Даже не поговорим? Козёл ты, Бирюков! Лучше бы Тихомиров тебя отделал!

Зачем? Он сделал куда больше - убил. И прочь сейчас ухожу вовсе не я, а то, что от меня осталось: две руки, две ноги, переполненная мыслями голова и гигантская дыра аккурат там, где ещё десять минут назад билось сердце.