Нуманция
Шрифт:
— Умеешь ли ты варить есть? — отрицательно покачала подбородком. — Шить? Убираться? Ткать? Может быть, ты знаешь какие-то ремёсла: гончаришь, шьёшь одежду?..Что-то же ты должна уметь делать, ну?
— Я не умею делать всё это, я никогда этим не занималась.
— А что ты умеешь? Как ты жила до этого дня? Кто тебя кормил?
Она пожала плечами. Марций подошел к ней и опустился на колено рядом, смотрел в упор в лицо, в тёмные настороженные глаза, спросил тихо:
— А как ты собираешься зарабатывать себе на жизнь? Кто тебя будет кормить теперь, когда ты осталась одна? Я? Чем ты будешь зарабатывать? — он
Рабыня глядела на него ошарашенными глазами, с болью в больших чёрных зрачках, разомкнув губы, выдохнула:
— Мне больно…
Он убрал руку и поднялся на ноги. Девушка заговорила срывающимся голосом, подтягивала тунику на сомкнутые колени, притискивала ноги к груди:
— Я буду делать всё, что вы скажете… Я научусь. Я быстро учусь… Я буду шить, варить и убираться. Только не заставляйте меня… — она осеклась, опуская глаза.
Марций усмехнулся, поглядел на её руки, на пальцы, которыми она оттягивала вниз подол туники. "Какие руки. Только ласкать…" Да, такими пальцами только мужчин ласкать. Овидий знает, про что говорит…
— Гай! Давай ужин!
Раб поставил столик с приготовленным ужином, подставил трипод.
Марций ел, не обращая внимания на рабыню.
— Это значит, что вы не отпустите меня?.. — спросила вдруг рабыня.
Центурион замер, повернул голову, встречаясь с девушкой глазами:
— Нет. — Она вскинула брови. — Я уже сделал это однажды, а ты не сумела этим воспользоваться…
— Кругом было столько солдат, я только успела выйти за город… Меня догнал патруль…
— Какая мне разница? — перебил он её, отбрасывая в миску объеденную кость. — Сейчас ты стоишь денег, больших денег, и я ещё подумаю, как вернуть их обратно…
— Вы так сильно цените деньги? — на этот раз уже она перебила его и этим вызвала удивлённый взгляд тёмных глаз центуриона.
— А вот этого делать не надо!
— Извините… — она склонила голову, закрываясь стеной волос.
— Мне безразличны деньги до тех пор, пока они не мои, и не только деньги, — Он помолчал, вытирая руки о салфетку, развернулся к рабыне всем телом. — Ты спала с Овидием? — Девушка вскинула голову, сверкнув глазами. — Можешь не отвечать, я и так знаю, что "да". Овидий не пропускает ни одной женской юбки. Он хвастался, что за одну ночь изнасиловал в Нуманции пятерых женщин… Врёт, конечно, но даже если и добавил две…
— Спать подразумевает добровольное согласие обеих сторон… — она опять перебила его.
Марций согласно покачал головой:
— Хорошо, я могу перефразировать, сказать по-другому…
— Не надо, прошу вас, — она болезненно поморщилась. — Не надо…
— Если он брал тебя силой, и ты, по твоим же словам, сопротивлялась, то я не увидел на твоём теле ни одного синяка, и я не один, тебя многие разглядывали…
Девчонка поперхнулась собственными словами, ничего не сказала, только убрала упавшие пряди волос с шеи, открывая горло, и Марций увидел чёткие точки синяков от пальцев пятерни. Овидий держал её за горло, поэтому и показывал только спину.
— Вот сволочь! — Марций поднялся резко. Конечно же, ему было жалко деньги, которые он переплатил за порченый товар, подумала девушка про себя.
— Теперь вы вернёте меня обратно? — холодный вопрос, и он ставил его перед выбором: что дороже? Деньги или она?
— Нет!
— Что вы со мной сделаете?
— Я ещё подумаю. В будущем ты будешь стоить дороже, к тому же многие тебя сегодня видели, а фантазия у мужчин бурная…
Она снова поперхнулась воздухом и отвернула лицо, помолчала и разомкнула губы:
— А я-то думала, что вы благородный человек.
— Но не по отношению к рабыням.
— А к женщинам, детям, старикам разве вы не испытываете сострадания?
— Я — военный, мне не знакомо сострадание вообще. Я убиваю, если получаю на это приказ.
— Но вы же отпустили меня! Почему?
Он пожал в ответ плечами:
— Навряд ли это сострадание…
— А что это?
— Да бог его знает…
Марций опять сел на трипод и вытянул ногу.
— Развяжи мне калиг! — это был приказ.
Девушка поднялась и опустилась перед ним на колени, стала распутывать шнуры солдатского сапога, но узлы были настолько тяжёлыми, что она лишь сломала ноготь и отстранилась, безвольно склонив плечи.
— Ты ни на что не годна, — поймал её за руку, сжал пальцы в кулак, поднося к лицу. — Такими руками только знаешь, что делать?.. Мужчины были бы довольны… Ты даже элементарного сделать не можешь! — Отбросил её руку назад к ней, сам развязал узлы и освободил первые несколько звеньев петель, заговорил: — Если попытаешься сбежать — найду сам лично, за себя не ручаюсь, хотя женщин бить не в моих правилах, но то, что сделал Овидий с твоей шеей покажется тебе раем… Если сбежишь второй раз — поймаю и отдам солдатам… Будет хуже смерти, это я тебе обещаю… — Девчонка отстранилась в сторону, словно её уже ударили. — Будешь делать всё, что я скажу! — Распутал остальные шнуры и взялся за другую ногу, говоря одновременно:- По лагерю чтоб не шарилась, из-под солдат я тебя доставать не собираюсь, попадёшь в их руки — можешь не орать, всё равно не отпустят… — Поднял голову, посмотрел в упор. — И никогда не перебивай меня. Ты меня поняла? — Она молчала тревожно. — Я не слышу!
— Да…
— Громче!
— Я поняла вас!
— Ну, вот и хорошо! — он освободился от калиг и поднялся. — Поешь и ложись спать.
Всю ночь она не могла заснуть, ворочалась с боку на бок, боясь, что новый хозяин придёт к ней, она прислушивалась, настороженно приподнимая голову от подушки. А утром узнала, что он уже ушёл, и заснула, как убитая.
* * *
Он вернулся только к обеду, застал её за расчёсыванием волос и замер, глядя на её руки: снующие в прядях тонкие пальцы.
Из-за полога показался невольник-старик, засуетился с обедом.
Центурион буркнул:
— Чем занимаешься там?
— Да-а… — отмахнулся раб, подставляя столик с обедом. — Решил зашить вашу тунику, крепкая ещё, жалко выбрасывать…
Вскинул тёмные брови, вопросительно глянул на раба, перевёл взгляд на рабыню в углу:
— Ты теперь не один, подключай к работе, пусть делает всё, что скажешь… Спит, наверное, до обеда. — Почувствовал на себе взгляд девичьих тёмных глаз, пропускающих неприятие через упавшие волосы. — Мыть что надо, варить, стирать — используй!