Нутро любого человека
Шрифт:
Я прохаживался по перрону, вспоминая окончание триместра в Абби, и то, как этот вокзал всегда олицетворял для меня лишь разочарование и поражение. Сегодня же я, дожидаясь лондонского поезда, стоял здесь с пустыми руками, ничем не обремененный — не считая плаща и шляпы, — и ощущал свободу и волнение, каких никогда еще не знал. Нориджский вокзал: ворота в мир. Восхитительная, чистая форма эгоизма; я думал только о себе — не о Лотти, не о Лайонеле, не о маме. Все, чего я хотел, это отбросить прежнюю жизнь и начать новую.
Отговорил меня от этого Уоллас. Я пришел в его контору на Странде, рассказал о своем поступке и попросил найти газету или журнал, которые согласятся послать меня за границу, куда угодно, но только сию же минуту. Уоллас успокоил меня, спросил, что произошло. Я рассказал.
— Где ваша машина? — спросил он.
— Стоит у вокзала.
— Ключи у вас в кармане?
— А… Да, — я вытащил их: свидетельство моей бездумности.
— Паспорт?
— Дома.
Достойный, основательный, прагматичный Уоллас. Итак, мы разработали план Б. Я телефонировал Лотти, сказал, что нахожусь в Лондоне, сплел историю о том, как позвонил Уолласу, и он вызвал меня сюда по срочному делу. Пообещал назавтра вернуться. Уоллас пригласил меня провести ночь в его доме в Уондзуорте, там я впервые увидел его жену (Хидер) трех их сыновей и двух дочерей, все в возрасте от девяти до пятнадцати лет. Мне почему-то никогда не приходило в голову поинтересоваться семейной жизнью Уолласа и теперь я не без изумления увидел его посреди большой и веселой семьи.
После обеда мы сидели в гостиной. По стенам комнаты тянулись книжные полки, заполненные всякого рода изданиями сочинений его клиентов. Он спросил, куда бы я хотел отправиться. В Африку, в Японию, в Россию, ответил я. Но куда бы вам по-настоящему хотелось попасть? — мягко настоял он. В Испанию. Правильно, сказал Уоллас, это будет не так уж и трудно устроить.
Отель „Рембрандт“. Париж. Уоллас раздобыл для меня заказ на три статьи для „Грэфик“: 5 фунтов за 500 слов о Гранаде, Севильи и Валенсии. Расходы не оплачиваются. Немного меньше моей обычной ставки, но я не в том положении, чтобы торговаться. Я также выбил пару заданий из „Арт Ревю“, чтобы можно было немного заработать на этой поездке. Попрощался с Лотти и Лайонелом, стараясь не позволить лицу расплыться в улыбке глупого ликования. И чего я столько времени ждал? Надо постараться, чтобы это опасное душевное расстройство никогда больше не повторилось. Следует признать, что я попросту не приспособлен, по темпераменту моему, к тому, чтобы сидеть дома и вести обстоятельную, сельскую, английскую жизнь. Мне просто-напросто необходимы разнообразие и сюрпризы; в моей жизни должен быть город — я, по сути своей, существо городское, — ну и еще, перспектива и реальная возможность путешествий. Иначе я иссохну и умру.
Вчера Бен свел меня в ателье Пикассо, знакомиться. Бен знает его не так уж и близко, и Пикассо казался поначалу рассерженным и необщительным, — пока Бен не упомянул, что я здесь по пути в Испанию, тут Пикассо оживился и дал мне адреса двух превосходных ресторанов в Барселоне. Я спросил, над чем он работает, Пикассо ответил, что там видно будет. По-французски он говорит с сильным испанским акцентом. На нем белая рубашка с галстуком — странно, по-моему, надевать галстук, когда пишешь. Внешне это низкорослый, напористый человек, я почувствовал в нем настороженность по отношению ко мне и Бену. Зачем явились в его ателье эти двое молодых англичан? Наверное у них есть какой-то скрытый мотив. Полагаю, он прав, до некоторой степени. Впрочем, мне все равно: я просто радуюсь тому, что выбрался из Англии.
Обедал с Пьером Ламартином, моим издателем из „Кайе Нуар“. Это худощавый, задумчивый человек с клоком волос, пристроенным поперек лба, совсем как у герра Гитлера. Разговаривая, делает очень долгие паузы. Я рассказал ему о „Космополитах“, он изобразил вежливый интерес, хотя ясно, что как и другие мои издатели, он предпочел бы получить еще один роман. „ Les Cosmopolites sont… — долгая пауза. — Un peu vieux jeu“ [75] . И он, словно извиняясь, пожал плечами.
75
Космополиты, стали… Немного устарели ( франц.) — Прим. пер.
Завтра уезжаю с вокзала д’Орсэ на юг. Я должен поспеть в Бордо к обеду в „Шапон-Фин“. Затем маршрут запланирован такой: Бордо — Тулуза — Перпиньян, пересекаю границу в Портбоу и оттуда по побережью: Барселона — Валенсия — Гранада — Севилья. Думаю отправиться из Севильи в Лиссабон и, возможно, сесть на идущий в Саутгемптон пароход.
L`a, tout n’est qu’ordre et beaut'e
Luxe, calme et volupt'e [76]
[Бодлер]
76
„Это мир таинственной мечты, / Неги, ласк, любви и красоты“ (Пер. Д. С. Мережковского) — Прим. пер.
Отель „Метрополь“, Лиссабон. Вчера ездил поездом в Синтру. День был мглистый, прохладный, отчего виды, слегка расплывавшиеся по краям, приобретали еще большее очарование. Правда, днем у меня непонятным образом украли плащ, в карманах которого лежали паспорт и бумажник. Случилось это в Кастело-да-Пена. Я положил плащ у стены внешней галереи и вышел на подобие выступающего балкона, чтобы сделать снимок уходящих на юг гор Аррабида. Сделать-то я его сделал, но, когда возвратился, плаща уже не было. Я побродил по замку, вглядываясь в каждого посетителя, проделал то же в парке снаружи, однако ничего и никого подозрительного не заметил. Загадка — и чертовски неудобная к тому же. В итоге, утром пошел в консульство и рассказал о моем затруднительном положении. Временный паспорт мне выдадут сегодня после полудня. Отбил в мой банк телеграмму с просьбой выслать деньги.
Позже. Вот что со мной приключилось.
Я отправился в консульство (улица до-Феррегаль-дю-Байша), меня попросили подождать в приемной — несколько деревянных кресел, стол с наваленными на нем старыми газетами и журналами плюс экземпляры „Таймс“ за прошлую неделю. Дверь отворилась, я поднял взгляд, ожидая увидеть чиновника, но увидел молодую женщину. Поразительно, как мгновенно это действует, — должно быть, тут проявляется глубоко укоренившая в нас атавистическая тяга к спариванию. Один взгляд и ты думаешь: „Да, это она, это как раз для меня“. И кажется, что все инстинкты твоего тела принимаются петь в унисон. Какие, собственно, составные элементы порождают в тебе, соединяясь, это чувство? Изгиб бровей? Чуть выпяченные губы? Поворот лодыжки? Тонкость запястий?.. Мы вежливо улыбнулись друг дружке — два иностранца, завязших в бюрократическом аппарате, — я развернул газету и поверх нее пригляделся к женщине повнимательнее.
С первого взгляда остается впечатление длинноватого, тонкого, сильного лица. Круто изогнутые брови, выщипанные и подведенные, губная помада. Волосы густые, непослушные, каштановые, у висков и лба они светлеют и словно светятся. Представляю, как она поутру продирает их щеткой, а затем, до конца дня, оставляет любые попытки справиться с ними. На ней полотняный костюм, бледно-зеленый, весьма элегантный. Она извлекла из сумочки портсигар и закурила, прежде чем я успел подскочить к ней с зажигалкой. И хорошо, подумал я, это и есть мой шанс: я могу попросить у нее огоньку, — я уже раскрывал портсигар, когда появился секретарь консула, сказавший: „Мистер Маунтстюарт, консул готов вас принять“. Я вошел в кабинет консула и, ничего толком не видя, расписался во временном паспорте. На обратном пути заглянул в приемную, однако женщины там уже не было.