Няня Боссов Братвы
Шрифт:
Я едва успеваю разглядеть запаниковавшее лицо водителя, как оглушительный удар разносится эхом по замкнутому пространству, а его тело обмякает, прижимаясь к рулю.
— Эмма! — Кричит Алина, ее голос пронзителен от страха.
— Все будет хорошо, — шепчу я, скорее себе, чем ей.
Двери распахиваются, и внутрь врывается поток холодного воздуха. Люди в масках кричат на нас, их слова мешаются с моим пульсом.
— Выходите из машины, сейчас же! — Кричит один из них, угрожающе размахивая пистолетом.
Дмитрий
Он двигается так, словно создан для этого: жестокая грация в сшитом на заказ костюме, когда сражается с двумя людьми в масках. Шквал ударов кулаками и локтями, танец отчаянного выживания. Дмитрий наносит тяжелые удары одному, затем другому. Но число против него, и к схватке присоединяются новые тени. Это хаотичная схватка, от которой сводит желудок и леденеет кровь. Я слышу хныкающие всхлипы Алины, чувствую, как она дрожит, прижимаясь ко мне.
— Закрой глаза, детка, — шепчу я, и голос срывается, когда я вжимаю ее лицо в свое плечо, чтобы отвлечься от ужаса, разворачивающегося снаружи машины.
Звук кулаков, ударяющих по плоти, вызывает тошноту. Я кричу, безнадежным, первобытным звуком, когда слышу безошибочный щелчок взводимого пистолета. Мгновение — ужасная, тяжелая пауза, а затем воздух сотрясает звук выстрела.
Я крепче сжимаю Алину, на моих губах звучит безмолвная молитва, все мое существо сосредоточено на том, чтобы оградить ее от безумия, творящегося снаружи.
Дмитрий… мертв?
Один из нападавших наклоняется, его глаза буравят меня сквозь прорези лыжной маски.
— Оставь девочку, и ты сможешь уйти.
ГЛАВА 7: УСТРАНЕНИЕ ПОВРЕЖДЕНИЙ
АЛЕКСАНДР
Я шагаю на склад, и вся тяжесть этой забытой богом роли ложится на мои плечи. Конечно, именно мне придется выполнять грязную работу, справляться с ее гневом. План — детище Николая, но, когда приходит время отвечать за него, он оказывается в другом месте. Как чертовски типично: оставить Александру наводить порядок и играть роль злодея.
В помещении холодно, воздух спертый, эхо тишины, которая предшествует буре. Вот она, Эмма, с завязанными глазами, ее грудь вздымается и опускается от резких, панических вдохов.
— Что вам от меня нужно?! Отпустите меня! Что вы сделали с Алиной?!
Я срываю повязку с глаз, и ее глаза, дикие от ярости, находят мои.
— Алекс… Ты сукин сын, — шипит она.
— Это была проверка, — говорю я, не утруждая себя приукрашиванием. — И прежде, чем ты вскочишь на свою высокую лошадь, вспомни, что ты не единственная, кого здесь проверяют.
— Зачем ты это сделал, Александр? Тебе это нравится?!
Ее глаза — два пылающих ада, но я не дрогнул. Я встречаю жар с головой.
— Ты думаешь,
Ее путы звенят, когда она борется, и этот звук гулко отдается в пустоте комнаты.
— А что, если бы я не сохранила спокойствие? Что тогда, Александр? Вы готовы рисковать жизнью ребенка ради своих больных игр?
Я расстегиваю наручники, освобождая ее от кресла.
— Продуманный риск, — признаю я, в моем голосе звучит низкий рык. — Но ты доказала свою правоту, не так ли? Ты сильнее, чем кажешься.
Она потирает запястья, но огонь в ее взгляде не ослабевает.
— Если ты когда-нибудь…
— Оставь это, — прервал я ее жестким взглядом, входя в ее личное пространство, достаточно близко, чтобы почувствовать жар, исходящий от нее. — В следующий раз это может быть не просто проверка.
— Ублюдок! — Взрывается она, ее ладонь с ошеломляющей силой встречает мою щеку. — Ты знаешь, как я испугалась? Ты подумал об этом?!
Я хватаю ее за запястье, останавливая ее следующий удар до того, как он приземлится. Мои пальцы обхватывают хрупкие косточки, а ее зеленые глаза расширяются от шока. Мой гнев вырывается наружу, кипящее пламя распространяется по телу, как жидкий огонь.
— Я не боюсь тебя, — она пытается отстраниться, но я держу ее.
— Успокойся, Эмма. — Говорю я, глядя ей в глаза. Ее грудь вздымается и опускается, а затем она внезапно замирает, ее рот слегка приоткрывается в порыве. Она ничего не говорит, но мне это и не нужно. Я чувствую, как напряжение покидает ее тело, как тяжесть ее забот становится невыносимой.
Тонкие вены на ее запястье манят, напоминают мне о том, насколько она хрупка и уязвима в этот момент. Охрана, которую я обычно поддерживаю, когда нахожусь рядом с женщиной, исчезает, ускользает, когда ее мягкая кожа поддается под моими пальцами. Я чувствую, как кровь пульсирует под моим большим пальцем, ощущаю биение ее пульса. Внезапно я жажду этих ощущений больше всего на свете.
Я отбрасываю ее руку, отступая назад, прежде чем сделать то, что не смогу вернуть. Я бросаюсь словами, зная, что лучше ранить ее словами, чем действиями.
— Ты доказала свою преданность, Эмма. Теперь не бойся, никто не сможет тебя обидеть.
— Думаешь, это делает меня преданной тебе? И я до смерти напугана?
Я не отступаю, мое лицо в сантиметрах от ее лица.
— Страх — это роскошь, которую мы не можем себе позволить. Он помогает быть начеку, помогает выжить. Ты должна быть жесткой, Эмма. Жестче, чем ты когда-либо думала.
Ее дыхание сбилось.
— Ты закончил меня запугивать?
Она бросает мне вызов. Это что-то новенькое, я и не знал, что в ней есть такой огонь, и я не ненавижу в ней это.