Ныряющие в темноту
Шрифт:
Скибински и Фелдман решились отплыть на сорок футов от затонувшего судна, чтобы обеспечить себе более широкий обзор, — смелое решение на такой большой глубине и при такой плохой видимости. Они кивнули друг другу в знак согласия: подлодка. Эти ребята ныряли когда-то к «Техасской башне», одному из самых темных из всех глубоководных мест кораблекрушений на северо-востоке Атлантики, но здесь было еще темнее, поэтому они решили держаться ближе к стробоскопическому фонарю, прикрепленному к канату.
Макмэйхон и Юрга оставались над затонувшим судном. Они тоже поняли, что это субмарина. Поднявшись немного выше, они увидели балластные кингстоны вдоль корпуса — основу системы погружения подлодки. Минуту спустя Юрга обнаружил скошенный люк, который видел Чаттертон. Он тоже просунул туда голову и осветил внутреннее пространство, перед ним были хвостовые стабилизаторы и винт самого зловещего морского вооружения, когда-либо созданного. Ныряльщикам хотелось увидеть больше, но еще на борту «Искателя» они договорились о том, что на такой глубине их главной задачей будет держаться недалеко от якорного каната и оставаться живыми.
Бреннан, который добрался до судна первым после Чаттертона, дюйм за дюймом шел против течения в направлении того, что он принял за нос субмарины. Он позволил себе продрейфовать чуть дальше и оказался в двадцати футах спереди от затонувшего судна, затем он развернулся лицом к носовой части подлодки. Вытравив немного воздуха из компенсатора, он мягко опустился на песок и встал на колени. Он так и стоял, словно в молитве, в благоговении перед этой огромной, внушительной массой. Течение начало бесноваться, но Бреннан будто врос в песчаное дно. «Не могу в это поверить, — думал он. — Я знаю, что это подлодка. Я знаю, что она немецкая. Вы только посмотрите! Она идет прямо на меня, как в первых кадрах из „Das Boot“. [2] Я даже слышу музыку из фильма».
2
«Подлодка», нем. — Примеч. пер.
Сквозь пелену его удивления и наркоза внутренний голос сумел предупредить его о течении. Он поплыл назад, борясь с водой при каждом взмахе, пока не достиг якорного каната, в состоянии тяжелого наркоза, запыхавшийся и с головокружением. «Я никогда не оставлю в покое это затонувшее судно», — пообещал он себе и начал подъем к «Искателю».
В период 1939–1945 гг. Германия вооружила свой флот 1167 подлодками. Благодаря своей способности незаметно подкрадываться к неприятелю, каждая из них стала идеальным и ужасным отражением инстинктивного человеческого страха: тихая смерть таится повсюду, постоянно. Некоторые подлодки безнаказанно подбирались на расстояние нескольких миль от берегов США, достаточно близко, чтобы послушать по радио джаз и увидеть в свои перископы фары проезжающих авто. Всего за один месяц 1940 года немецкие подлодки потопили 66 кораблей, потеряв при этом всего одну боевую единицу. Тела убитых моряков с потопленных подлодками кораблей в течение всей Второй мировой войны выносило на американские берега. Зрелище было жутким. Но куда страшнее было осознавать, что убийцы могут быть где угодно, и их нельзя ни увидеть, ни услышать.
Из упомянутых 1167 германских подлодок 757 были потоплены, захвачены, уничтожены во время бомбардировок в своих портах или на иностранных базах, либо вышли из строя в результате аварии или столкновения. Из 859 субмарин, покинувших базы для патрулирования вдоль линии фронта, 648 были затоплены или захвачены в ходе морских операций. Таким образом, потери составляли более 75 процентов. Некоторые были потоплены кораблями или самолетами противника, экипажи которых не могли это подтвердить, другие наталкивались на мины, а некоторые гибли в результате отказа оборудования или ошибки кого-либо из команды. Поскольку большинство подлодок гибло под водой, о 65 из них не было никаких сведений. В мире глубин, не поддающихся исследованию, субмарины представляли собой непотревоженные могилы.
Однако вернемся к нашим ныряльщикам, успевшим подняться на борт «Искателя». Каждый из них был опьянен тем, что обнаружил погибшую субмарину. Все говорили о том, что это могла быть «U-550» — подлодка, по некоторым данным, затонувшая в Северной Атлантике и так и не найденная. (Это не могла быть американская «S-5»; многочисленные ныряльщики годами искали ее, обследуя океанское дно, и были уверены, что она лежит где-то недалеко от Мериленда.) Команда могла эвакуироваться — люк, похоже, открывали, хотя трудно было сказать наверняка. С субмариной, должно быть, произошло нечто разрушительное, так как никто не видел боевую рубку, наблюдательный пост и вход на верхней палубе субмарины с известными всем очертаниями, где находятся перископы и который служит центральным пунктом для капитана подлодки. Все задавали один и тот же вопрос: куда подевалась боевая рубка?
Пока ныряльщики спорили и обменивались мнениями, Юрга принес книгу «Эволюция и техническая история немецких субмарин», которую он взял с собой в экспедицию. Все ныряльщики стали внимательно рассматривать схемы и рисунки, чтобы сравнить их с увиденным на дне океана. Чаттертон узнал цилиндрические баллоны, которые он видел на погибшем судне, Юрга узнал кингстоны. Сомнений больше не могло быть — на глубине лежала немецкая подлодка.
Взволнованные, Чаттертон и Нэгл зашли в рулевую рубку. Якорь был поднят, Нэгл взял курс назад на Брилль. После этого состоялся его разговор с Чаттертоном один на один.
Это было историческое погружение, с этим они согласились, но открытие — это всего лишь полдела. Вторая половина задачи, и она значила все, состояла в идентификации судна. Оба с иронией относились к пловцам, которые гадали о принадлежности найденного ими затонувшего судна и не осознавали нелепость своих заявлений: «Мы нашли фарфор с датской маркировкой, значит, это затонувшее датское судно». Если Нэгл и Чаттертон просто объявят, что они нашли субмарину, что это будет за открытие? Но если с уверенностью заявить о принадлежности обнаруженной субмарины, дать ей имя, вот тогда будет написана история.
У Нэгла были и другие, более приземленные, причины, чтобы добиваться идентификации. Несмотря на свое истерзанное физическое состояние, капитан сохранил вкус к славе. Он знал, что идентификация субмарины гарантирует ему подтверждение его статуса легенды среди ныряльщиков и распространит его известность по всему миру, где не знают ни о боевом корабле «Сан-Диего», ни даже об «Андреа Дориа», но всегда настораживаются, услышав словосочетание «немецкая подводная лодка». Такая находка сделает его знаменитым, а точная идентификация судна привлечет новых клиентов. В редких случаях капитан судна ныряльщиков обнаруживает место кораблекрушения, а, по мнению ныряльщиков на борту «Искателя», он стал владельцем этой затонувшей подлодки. Значит, очень многие захотят совершать походы с человеком, который нашел пропажу, быть причастными к истории и лично знать того, кто в нее заглянул.
Нэгл и Чаттертон полагали, что будет достаточно погрузиться еще раз или два, чтобы поднять со дна некое четкое свидетельство с затонувшей субмарины: бирку, металлическую пластинку с названием изготовителя, дневник или что-то еще. А пока есть веская причина, чтобы никому не говорить ни слова о своей находке. Только что обнаруженная субмарина, особенно если она немецкая, привлечет внимание конкурентных ныряльщиков отовсюду. Некоторые могут даже попытаться выследить «Искатель» во время очередной экспедиции, чтобы установить координаты. Другие могут догадаться о примерном местоположении останков судна, потом подобраться к «Искателю», когда он будет на якоре в ожидании своих ныряльщиков, и он не сможет быстро сняться и уйти. Как только конкурент получит координаты, он тут же начнет действовать и украдет у «Искателя» признание и славу; не будет недостатка в пиратах, жаждущих нажиться на таком уникальном открытии. Но, по мнению Чаттертона и Нэгла, самая большая угроза исходила от одного человека, и им не надо было произносить имя того, от кого надо было пуще глаза хранить тайну об этом месте кораблекрушения.