Ныряющие в темноту
Шрифт:
ГЛАВА 4
ДЖОН ЧАТТЕРТОН
В какой-то степени Чаттертона удивляло, что он до сих пор жив и может ходить по музеям. Он провел жизнь, полную труднейших испытаний, многие из которых могли закончиться смертью, и все эти эпизоды были немыслимы для экскурсантов, с которыми он стоял сейчас в очереди. Теперь, когда ему было сорок, он был женат, имел отличную работу, казалось, что его прошлая жизнь принадлежала кому-то другому. И все же, бывая в таких неожиданных для него местах, как этот музей, глядя на любой, самый незначительный предмет, он мог мысленно перенестись в прошлое. Выцветшая надпись желто-серой краской при входе вызывала в памяти 1970 год, заставляя его кровь бежать быстрее. Фотографии великого океана, висевшие на стенах вокруг, поднимали вокруг него волны его волшебного детства. Сегодня он, может быть, внешне и не отличался от всех, кто стоял позади и впереди него, но никто из этих людей даже не приближался к той жизни, которую прожил он.
Эта жизнь началась в сентябре 1951 года, когда у Джека и Патрисии Чаттертон появился первенец. Для 1950 года это была идеальная пара: Джек — выпускник Йельского университета, идущий вверх по служебной лестнице инженер аэронавтики компании «Сперри» (фантастическая работа в эру, когда слово «аэронавтика» ассоциировалось с образами марсиан и смертоносных лучей). Патриция — двадцатичетырехлетняя, только что закончившая карьеру манекенщица, чья стройная фигура и корона каштановых волос красовались когда-то на первоклассных подиумах, в том числе и за границей.
Когда Джону было три года, семья переехала в новый дом в сельском стиле в Гарден-Сити, фешенебельном пригороде Лонг-Айленда, в котором проживали менеджеры с Манхэттена, владельцы местных предприятий и знаменитый жокей Эдди Аркаро. Трудно было представить себе более подходящее место для воспитания ребенка. Гарден-Сити был безопасным и тихим местом, его дома с участками и цветное телевидение обещали американцам новый, более высокий уровень жизни.
Едва Джону исполнилось четыре года, Патрисия родила еще одного сына, Макрэя, названного так в честь ее отца. По мере того, как подрастали мальчики, росло и благосостояние обитателей Гарден-Сити. Целых четыре железнодорожных вокзала на Лонг-Айленде обслуживали город в то время, как большинство пригородных местечек довольствовались одним, и то, если повезет. У Чаттертонов был большой телевизор и электрическое отопление. У Джона был велосипед с цепной передачей, и он не скрипел.
Главным местом пребывания Патрисии был пляж. Она везла своих мальчиков сорок минут до Гигло-Бич, вдоль полосы барьерных островов вблизи южного побережья Лонг-Айленда. Здесь она выпускала на свободу Джона и Макрэя, которые улетали, как отвязанные воздушные шарики, их босые пятки огнем жег раскаленный песок, пока они не окунались в прохладу Атлантики. Отец Джона никогда сюда с семьей не ездил. Он был слишком занят, к тому же ему не нравились ни песок, ни соленая вода.
Соленая вода давала Джону ощущение жизни. Дома его мало что увлекало, в школе было так себе. Книги его занимали. С другом Микки Мэнтлом было тоже неплохо. Но когда он стоял по колени в воде Атлантики и вглядывался в горизонт, он как будто бы видел другой мир, о котором ему никто не рассказывал. Дома он стягивал через голову футболки, пахнувшие соленой водой, и это тоже была его жизнь.
Дома у Джона все было не так, как у друзей. Мать говорила с ним, не выбирая слова, и открыто выражала свои мысли. Отец Джона любил весело проводить время, но это не были игра в мяч, поездки на рыбалку, которые так любили отцы из телевизора. Джек часами просиживал дома за письменным столом, изучая уравнения из области аэронавтики и выкуривая свои ежедневные четыре пачки «Кента». Еще два мартини — и он был готов надеть вязаную шапочку и бегать трусцой по округе.
Джек стал прикладываться к бутылке все чаще, Патрисия попробовала уговорить его стать хорошим отцом. Он отреагировал тем, что стал еще больше работать, курить и пить. Патрисия решила, что, пока ее отец жив, ей будет лучше от Джека избавиться.
Отец Патрисии — Рэй Эммет Эйрисон — был отставным контр-адмиралом и героем ВМС, который десять лет командовал соединениями подводного флота в 1930-х, а во время Второй мировой войны водил боевые корабли. Для Патрисии не было лучшего примера храбрости, чести и верности, чем ее отец, адмирал Эйрисон. Он давно переехал в Южную Каролину — поближе к побережью. Она стала чаще ездить к нему, чтобы воспитывать мальчиков на примере деда.
Она рассказывала сыновьям о любви адмирала к подводным лодкам, о том, как жизнь каждого человека может зависеть от боевого товарища, о том, что даже самый «зеленый» матрос отвечал за боеспособность подводной лодки в той же мере, что и ее отец. Иногда она рассказывала истории о сражениях адмирала Эйрисона в водах Тихого океана во время Второй мировой войны. Но чаще она говорила мальчикам о том, что ее отец отличался от других мужчин. Она с гордостью рассказывала, как после войны отец, будучи сам на костылях, объехал всю Америку, чтобы посетить каждую семью погибшего моряка, служившего под его командованием, — он должен был лично сказать, как он ценил их всех. Патрисия рассказывала, как ее отец помогал семьям моряков деньгами и добрым словом, что превыше всего он ценил мастерство и упорство, что жизнь может не иметь границ для человека, у которого есть высокая цель и который никогда не сдается.
В третьем классе Джон однажды сыграл в школьной постановке роль Храброго принца. Это была не главная роль — та была отведена Прекрасному принцу. Ему не досталась и девушка, она тоже была предназначена Прекрасному принцу. В последнем действии его героя убивали. Но ему очень нравилась эта роль. Чем ближе была премьера, тем чаще он ловил себя на мысли: «Я и вправду похож на Храброго принца. Правда, я не так хорош собой, как Прекрасный принц, и девочкам я не нравлюсь. Но если у меня и есть что-то особенное, так это храбрость. Быть Храбрым принцем лучше, чем Прекрасным принцем. Я во что бы то ни стало должен быть бесстрашным».
Когда Джону исполнилось десять лет, перебранки между родителями стали постоянными. Он все больше времени проводил на пляже и развил в себе холодное чувство юмора и при этом смеялся каким-то особенным, утробным смехом, что поражало даже взрослых. «Твой парень похож на нас», — говорили друзья Патрисии. Тем летом кто-то из соседей разрешил Джону поплавать с простейшим аквалангом. Баллон был плавучий, так что мальчик оставался на поверхности. Но его голова была в воде, и он дышал (дышал в воде!), видел солнечные лучи, пронизывающие воду и устремляющиеся ко дну. Джону отчаянно хотелось спуститься, чтобы увидеть еще больше, но ему запретили нырять, и он напряженно думал, дыша под водой: «Если бы я мог спуститься туда, я бы узнал что-то настоящее».
В один из летних дней, когда Джону было двенадцать, он и его друг Роб Денигрис выехали из Гарден-Сити автостопом (в 1963 году это считалось в Америке безопасным предприятием). Они отъехали на 50 миль от дома, добравшись до небольшого местечка в графстве Саффолк. Джон и Роб пошли пешком по сельской дороге, высматривая что-нибудь интересное, что могло здесь встретиться, и вскоре наткнулись на старый дом в викторианском стиле. Место выглядело заброшенным: лужайка перед домом заросла, длинные ветви деревьев заслоняли окна со ставнями, внутри дома было тихо и темно, словно солнечным лучам надоели попытки туда, проникнуть. Мальчики осторожно приблизились. Они видели достаточно фильмов ужасов, чтобы проявить осторожность, однако полагали, что там, внутри, можно было узнать что-то о прошлом. Они толкнули дверь, и она открылась.
На втором этаже они обнаружили кипы газет не одного десятка лет давности, все еще неразвернутые. Они уселись на какие-то ящики и стали читать друг другу вслух разные истории — сказания о чужих людях из другого времени, заботы которых были им не совсем понятны. В подвале Джон нашел банки с консервированными фруктами (запас на несколько лет), и его поразил оптимизм, который исходил от этих банок: люди, жившие здесь, надеялись на то, что останутся в этом доме еще надолго, они думали, что станут наслаждаться сладостями и в будущем. Мальчики провели в доме несколько часов, даже не думая о том, чтобы причинить чему-либо вред. Когда наступили сумерки, они уложили все вещи на прежние места, даже старые газеты.