Нью-Йорк 2140
Шрифт:
Также на Мэдисон-сквер впервые всем на радость поставили рождественскую елку и зажгли на ней огоньки. В годы Второй мировой войны елки не украшали горящими лампочками, и площадь, как отмечалось, будто бы вернулась обратно, в состояние первобытного леса. В Нью-Йорке это не так уж сложно.
Эта площадь стала первым местом, где повесили электрический рекламный знак – он размещался на носовой стороне Флэтайрона и рекламировал сначала океанский курорт, а позднее газету «Нью-Йорк таймс», хвастая тем, что в ней всегда пишут обо всех новостях, что годятся для печати.
Флэтайрон-билдинг – первый в городе небоскреб «флэтайронской» формы и на протяжении года-двух самое высокое здание в мире. Также он создавал самое ветреное место в городе, на северной своей стороне, и там любили собираться мужчины, чтобы… да, смотреть, как дамские платья задираются, словно у Мэрилин Монро над решеткой метро. Двоих копов даже поставили патрулировать этот похотливый перекресток и разгонять таких мужчин. То еще творение, этот Флэтайрон: прекрасная форма, достойная фотографий Алфреда Стиглица [34] , почти столь же прекрасная, как Джорджия О’Кифф [35] . На северной стороне площади Стиглиц и О’Кифф держали свою студию.
34
Алфред Стиглиц (1864–1946) – американский фотограф, теоретик фотоискусства.
35
Джорджия О’Кифф (1887–1986) – американская художница.
Даже бейсбол изобрели именно в общественном парке Мэдисон-сквер! Так что да, священная земля. Поэтому давай отсюда, Вифлеем!
Первая выставка французских экспрессионистов в Америке? Конечно. Первые газовые уличные фонари? А то. Первые электрические уличные фонари? Аналогично. Причем последние сначала представляли собой «солнечные башни», каждая яркостью в 6000 свечей и различимая даже в шестнадцати милях в горах Орандж. Чтобы стоять под ними и не ослепнуть, нужно было надевать солнечные очки, а еще кто-то жаловался, что в их свете человеческая кожа выглядит совсем мертвой. В итоге пришлось пригласить самого Эдисона, чтобы разобрался, как их притушить.
Первый бачино с садками аквакультур? Конечно, прямо здесь, первый был установлен в 2121 году. И первый многоэтажный лодочный эллинг построен в старом здании Мета, когда его сделали жилым после Первого толчка. Идея возымела успех и была перенята по всей затопленной зоне.
Сейчас очевидно, что Мэдисон-сквер – самая удивительная площадь в самом удивительном городе, верно? Некий волшебный Пуп Земли, место, где пересекаются и откуда исходят все лей-линии мировой культуры, место силы всех мест силы! Но нет. Ничуть. На самом деле это вполне себе типичная нью-йоркская площадь, заурядная во всех отношениях. Причем другие площади даже гораздо более знамениты и могут набрать столь же внушительный список своих «первенств», известных выдающихся жителей и любопытных происшествий. Юнион-сквер, Вашингтон-сквер, Томпкинс-сквер, Бэттери-парк – да они все разрываются от обилия замечательных, но забытых исторических мелочей. Помимо того факта, что здесь зародился бейсбол – а это священное событие сопоставимо разве что с Большим Взрывом, – исключительность Мэдисон-сквер объясняется лишь тем, что Нью-Йорк таков везде. Ткните пальцем в туристическую карту, и окажется, что в этом месте происходило что-нибудь удивительное. Призраки вылезут сквозь канализационные люки, будто пар в холодное утро, и станут рассказывать вам байки с тем же маниакальным усердием старых моряков, что и любой ньюйоркец, который заговорит об истории. Не заводите их! Потому что любой ньюйоркец, интересующийся историей Нью-Йорка, – по определению безумец, плывущий против течения, вплавь или на веслах, но, вопреки своим горожанам, каждому из которых плевать на все, что касается прошлого. Ну и что? История – это чушь, как съязвил знаменитый болван-антисемит Генри Форд, и хотя многие ньюйоркцы, знай они историю, плюнули бы на его могилу, но они тоже историю не знают. В знании истории они не отличаются от самого болвана. Следите за мячом, что летит из будущего. Не забывайте о том обмане, что есть, и о том, что будет, не то вам крышка, мой друг, и ваш обед достанется городу.
Г) Инспектор Джен
В ситуации, когда человек живет своей жизнью среди незнакомых ему людей, нет ничего удивительного.
– Да ладно?
Обычно Джен Октавиасдоттир встает на рассвете. Окна ее квартиры на двадцатом этаже выходили на восточную сторону, и она часто просыпалась от ослепительной вспышки света над Бруклином. Это всегда выглядело так, будто там происходило нечто знаменательное.
И в этом смысле каждый день приносил некоторое разочарование. Не такими уж они выходили и знаменательными. Но этим утром, как и в большинстве случаев, ей не терпелось предпринять новую попытку. «Держи строй!» – как призывала ее надпись на открытке в честь дня рождения, прикрепленной к зеркалу у нее в ванной рядом с другими сообщениями и картинками, оставленными ее родителями: «Carpe Diem/Carpe Noctum» [36] . «Биг-Блю [37] ». Рисунок тигра с тигрицей. Еще одни Микки и Минни-Маус. Фотография статуи фараона и его то ли сестры, то ли жены, которых отец Джен считал похожими на него с матерью. Это почти так и было.
36
Лови день/Лови ночь (лат.).
37
Прозвище клуба по американскому футболу «Нью-Йорк Джайентс».
Джен все собиралась убрать эти вещи, и они уже покрылись пылью, но никак не могла выкроить для этого время. У ее родителей был прекрасный брак, но у самой Джен одна юношеская попытка выйти замуж потерпела неудачу, и после этого она решила посвятить себя службе в полиции. После смерти отца она стала заботиться о матери, пока и та не умерла. Теперь она жила здесь, и дни тянулись за днями. А когда-то она и подумать бы не могла, что все так сложится.
В столовой завтрак с Шарлотт Армстронг. Даже забавно, как можно годами жить в одном здании и никогда не видеть друг друга. Это, конечно, особенность Нью-Йорка. Поговоришь с одним, потом с другим и узнаешь, есть ли о чем с ними поговорить. Вот что Джен нравилось в ее работе. Столько историй. Пусть даже большинство из них описывали преступления, всегда можно было сделать так, чтобы кому-нибудь стало лучше. Для тех, кто эти преступления пережил. В любом случае это вызывало интерес. Загадки за загадками…
Она спустилась в столовую одновременно с Шарлотт – обе точно в назначенное время. Обсудили это, пока стояли в очереди за яичницей с хлебом, потом взяли кофе и уселись за стол. Шарлотт пила кофе с молоком. Люди становились похожими на свои привычки.
– Так что ваш помощник выяснил по поводу пропавших ребят? – спросила Шарлотт, когда они сели. Пустая болтовня была не в ее стиле.
Джен кивнула и достала планшет.
– Он мне кое-что прислал. Это интересно, пожалуй, – сказала она и открыла сообщение от Олмстида. – Как ты говорила, они работают в сфере финансов. Возможно, они те, кого в той среде называют квантами, потому что они писали коды и проектировали системы.
– Они были математиками?
– Как мне объяснили, финансы требуют очень глубоких познаний в математике. Один парень мне сказал, что, если создашь просто пустой индикатор данных, это уже всех впечатлит. То есть это, наверное, больше, чем продвинутое программирование. Ральф Маттшопф получил степень магистра компьютерных наук. Джеффри Розен имел степень по философии и работал в аппарате комитета Сената по финансам лет пятнадцать назад. То есть они не были обычными квантами.
– А может, и были, если это все чистая математика.
– Верно. Как бы то ни было, мой сержант обнаружил кое-что насчет Розена. Когда он работал в Сенате, он взял самоотвод во время расследования какой-то системной инсайдерской торговли. И штука в том, что его двоюродный брат руководил одной из фирм с Уолл-стрит, которая была замешана в этом деле.
– Какой фирмой?
– «Адирондак».
– Да ладно! Серьезно?
– Да, а что тебя так удивляет?
– Это Ларри Джекман его двоюродный брат?
– Нет, Генри Винсон. Он сейчас руководит собственным фондом, «Олбан Олбани». Но в то время был гендиректором «Адирондака». А почему ты спросила про Ларри Джекмана?