Нью-Йорк
Шрифт:
– Нет, Мэри. Я был на бар-мицве.
– На бар-мицве?! Господи, зачем? Ты что, уже больше не христианин?
– Мы приглядываем не только за ирландцами, Мэри. Христиане, иудеи или язычники – все едино. Если они под моей опекой, то я им друг. А этой семье я помог освоиться по прибытии.
– Мне было бы не по себе в еврейском доме.
– Евреи, Мэри, похожи на ирландцев. Окажи еврею услугу, и он этого никогда не забудет, – усмехнулся Шон. – Да и друг с другом так же собачатся. – Он немного помолчал. – Ну так куда ты направилась?
– На окраину.
– Я прогуляюсь с тобой.
Еще не хватало. На окраине нищета вновь сменялась изяществом. Там жили богатые люди. В доме, куда направлялась
А чем занимался Шон? Ведал местной охраной? Да. Помогал бедным? Безусловно. Наполнял избирательные урны фальшивыми бюллетенями? Конечно. Был на подхвате у своего дружка Фернандо Вуда? [38] Почему бы и нет? Осуществлял его волю под угрозой ножа? Лучше не спрашивать.
38
Политический деятель, один из лидеров Таммани-холла.
Шон был готов на все, лишь бы порадовать ребят из общества Таммани-холл.
Название Таммани было индейского происхождения. Члены Таммани-холла называли себя храбрецами, а своих вожаков – сахемами, по образу и подобию индейского племени. Общество отчасти и было выстроено как племя: скопление вольных группировок и банд, договорившихся о взаимопомощи. Правда, у них было место для общих собраний на другом краю Коммона, которое они и назвали Таммани-холлом. И были весьма успешны. Если ты иммигрант и только приехал – ступай в Таммани-холл. Тебе найдут жилье; может быть, помогут с арендной платой, подыщут работу, особенно если ты ирландец. Можешь стать, например, пожарным. Жена и дочь будут трудиться дома, шить готовую одежду для «Братьев Брукс». Затем Таммани-холл подскажет, за кого голосовать. И постарается, чтобы кандидаты были избраны.
Оказывая услуги, Таммани-холл требовал ответных. Имея каплю рассудка, ты будешь держаться на его стороне. А если есть какие-то сомнения, тебя научат уму-разуму молодчики вроде Шона. Почтенные горожане не жаловали Таммани-холл.
– Я отлично дойду сама, – сказала Мэри.
– На поезде прокачу, – посулил он.
Это было заманчиво. Вагоны железной дороги Нью-Йорк – Гарлем были настолько шикарны, что ими пользовались даже толстосумы с Уолл-стрит. Отъехав от Сити-Холла и баюкая пассажиров стуком колес, они катили сперва за Файв-Пойнтс на север, потом – по Бауэри и Четвертой улице. Пока они ехали через жилые кварталы, где требовалось соблюдать тишину, вагоны тянулись упряжками ломовых лошадей. За жилой зоной их прицепляли к паровым локомотивам, которые увлекали состав в долгий путь до Гарлема.
– Не могу, – сказала Мэри. – Я обещала Гретхен встретиться по пути.
– О боже! – воскликнул Шон. – Мог бы и сообразить. Девочка-шоколадница. Мелкая чистюля-ханжа.
Мэри могла ответить: «Ты ей тоже не нравишься». Но она промолчала.
– Значит, это Гретхен подыскала тебе место.
– Она знает эту семью. Меня могут и не взять.
– Поступай как знаешь, – пожал Шон плечами.
Они миновали больницу и Масоник-Холл. У Канал-стрит Бродвей пошел чуть вверх на участке, где некогда пересекал болотистую местность. Еще несколько минут – и вот они уже на Хаустон-стрит. Здесь начала проявляться прямоугольная сетка нового города, которая на южной оконечности острова скрывалась под старой, V-образной застройкой. Поперечные улицы обзавелись номерами вместо названий. У церкви Благодати, где Бродвей поворачивал, Мэри сказала, что Гретхен будет ждать ее на дороге, и брат сердито разрешил
– Учти, я все разузнаю про это место.
«Главное, не суйся туда», – подумала она.
Гретхен, понятно, уже ждала на углу Юнион-сквер.
– Ну как я, Гретхен? – крикнула Мэри, когда дошла. И крутанулась, выставляя себя напоказ.
– Само совершенство, – заверила ее подруга.
– Куда мне до тебя, – вздохнула Мэри.
Невысокая, чистенькая, синеглазая Гретхен всегда была умыта, золотистые волосы собраны в пучок и заколоты. Не выбивался ни один волосок, на плаще не было ни единого пятнышка. Она была безупречна, как китайская кукла. Но если подружиться с Гретхен Келлер, то она никогда не подведет.
Келлеры были немцами. Они приехали в город за два года до смерти матери Мэри. Мистер Келлер с женой держали в Бауэри на Шестой улице маленькую шоколадную лавку. Невдалеке торговал сигарами брат мистера Келлера, дядя Вилли, а двоюродный брат Гретхен Ганс работал в том же квартале фортепианным мастером.
Большинство приезжавших в Америку немцев были фермерами, но кое-кто оседал в Нью-Йорке. И если они не могли позволить себе ничего получше, то селились в квартале, который простирался от Бауэри до Ист-Ривер и от Деланси-стрит на юге, где жили О’Доннеллы, до Четырнадцатой улицы. Он сделался смешанным, немецко-ирландским, но общины неплохо ладили, благо не конкурировали. Ирландцы-мужчины занимались строительными и другими работами, женщины прислуживали в домах. Немцы были портными, ремесленниками и лавочниками. За последние десять лет их прибыло столько, что квартал, несмотря на ирландцев, начали называть Kleindeutschland – Маленькая Германия.
Поэтому не приходилось удивляться тому, что белокурая девушка-немка сдружилась с темноволосой ирландкой. Келлеры осуждали Джона О’Доннелла, но к Мэри были добры, а дядюшка Вилли нет-нет да и угощал ее отца сигарой. Район становился беднее по мере приближения к Файв-Пойнтс и южнее Деланси-стрит. Улицы, находившиеся к северу от нее, хорошели все больше, и именно на север собиралось переселиться семейство Келлер. Джон О’Доннелл посматривал на юг.
– Я так боюсь, – призналась Мэри, когда они миновали Четырнадцатую улицу и свернули на Ирвинг-плейс. – Что обо мне подумают?
– Хозяйка несколько лет покупает у нас шоколад, – напомнила Гретхен. – Она очень мила. И мы не напрашивались, она сама спросила у мамы, нет ли у нас на примете подходящей девушки.
– Это потому, что ей нужен кто-нибудь респектабельный, вроде тебя.
– Ты очень респектабельна, Мэри.
– А вдруг они увидят Шона?
– Не увидят.
– А если спросят, чем занимается отец? Его последний постоянный заработок – укладка кирпичей на строительстве акведука, а это было годы назад. То, что он делает сейчас…
– Скажем, что он каменщик. Это звучит лучше. А в остальном, Мэри, будь самой собой и говори правду. Тебе не о чем беспокоиться.
– Слава богу, что ты пошла со мной, – сказала Мэри, когда они вышли на площадь в конце Ирвинг-плейс.
Грамерси-парк был благодатным местом. Ряды внушительных домов из красного кирпича – просторных, как многие городские особняки, – образовали большой прямоугольник с приятным садом в центре. Это место могло сойти за тихий аристократический лондонский сквер. Если новейшие нью-йоркские дома подчас отличались громоздкой роскошью, то строения в Грамерси-парке не имели излишеств и сохранили классическое достоинство. Подходящее место для судей, сенаторов и купцов с домашними библиотеками. Казалось, они провозглашали: «Мы новые особняки за старые деньги». Да что говорить – даже земля под ними была выкуплена у одного из потомков Питера Стайвесанта.