Нью-Йорк
Шрифт:
Он посмотрел на Мэри и улыбнулся. До нее вдруг дошло, что он стоит одетый, а она выставила напоказ ноги. Ей стало слегка неуютно, но Теодор держался совершенно непринужденно. Он огляделся, оценивая других купальщиков:
– Может быть, попозже тоже окунусь.
– Сейчас мы идем обратно в гостиницу, – сказала Гретхен, и Теодору пришлось идти с ними.
Очутившись в номере, Мэри осторожно разделась. Она заранее отряхнулась, а Гретхен помогла щеткой, но от всего песка не избавишься, и ей не хотелось мусорить. Медленно стянув панталоны и чулки, Мэри сумела оставить большую часть песка внутри,
Мэри всегда была изрядно застенчивой. Зная Гретхен чуть ли не всю жизнь, купальный костюм она все-таки надевала в спешке и встав за кроватью. Сейчас же она еще только прикидывала, как бы поскромнее его снять, когда увидела, как Гретхен с легкостью стянула свой и, совершенно голая, прошествовала через комнату к умывальнику, где налила из кувшина воды в большую фарфоровую чашу и принялась обмываться, как будто это было естественнейшим занятием на свете.
Мэри ни разу не видела Гретхен полностью раздетой. У подруги было красивое тело – не полное, но плотное. Если не принимать в расчет пары растяжек, никто бы и не подумал, что у нее двое детей. Ее соломенные волосы еще были подколоты, когда она с улыбкой повернулась к Мэри:
– В натуральном виде, какая есть. Ты ведь не против? В конце концов, такой меня видит муж.
– Да неужели?
Гретхен рассмеялась:
– Я знаю, некоторые жены всегда прикрываются, хотя бы частично. Мать тоже так делала, сама говорила. – Она пожала плечами. – Мой муж может видеть столько, сколько ему угодно.
– Теодор преподнес нам своим приездом сюрприз, – сказала Мэри.
– Ничто в моем брате не удивляет меня, – отозвалась Гретхен.
Коль скоро Гретхен сняла купальный костюм, Мэри решила, что лучше будет поступить так же. «Что подумал бы Теодор, застав меня в таком виде?» Быстро, как только могла, она смыла с себя остатки песка и оделась.
Обед подавали в пять. Он проходил по-семейному, с детьми под зорким родительским присмотром.
Еда была превосходна: салат, свежевыпеченный хлеб и роскошное рыбное жаркое. Хозяин гостиницы гордился тем, что добывал лучшие морепродукты: мидий, крабов, устриц и всевозможную рыбу из пролива Лонг-Айленд. Ко всему это было подано холодное белое вино. На десерт хозяин предложил первые в этом сезоне арбузы, а также желе и фруктовые бисквиты.
Теодор пребывал в крайне расслабленном настроении. В начале обеда Гретхен спросила у него:
– Когда отходит последний паром, Теодор? Не опоздать бы тебе.
– Пустое, – весело ответил он. – Я остаюсь. В гостинице есть свободный номер. Он маловат, но сойдет.
– О, – произнесла Гретхен.
Мэри осталась весьма довольна.
А потому Теодор сыпал веселыми историями. Мэри хотела увлечь его беседой о вещах ему интересных, но не знала как, да и он был, казалось, вполне доволен бесхитростной болтовней. Она смеялась над его шутками, он улыбался ей, и она чувствовала себя очень уютно в его обществе.
– Разве ты не рада, что я остался? – игриво спросил он сестру в конце трапезы.
– Мне удивительно, что не с какой-нибудь своей подружкой, – колко ответила та. – У него много подруг, – поделилась она с Мэри.
– Очень сильно преувеличено, – улыбнулся Мэри Теодор. –
– Вряд ли я вам поверю, мистер Келлер, – со смехом сказала Мэри. – Но я надеюсь, вы не воображаете, будто я шокирована.
Она, в конце концов, помнила всех девиц своего брата Шона, не говоря уже о зрелищах, которые наблюдала в Файв-Пойнтс ежедневно, и ей было незачем проявлять строгость к стремлению юного Теодора Келлера урвать свое.
– Это не вы шокированы такой мыслью, Мэри, – отозвался он. – Это я.
И оба покатились со смеху.
– Так что же вам нужно от ваших подружек? – отважно спросила она.
Задумчиво уставившись поверх соседних столов, Теодор ответил не сразу.
– Сказать по правде, – ответил он, – я не ухаживаю за женщинами, только чтобы добиться ее, как делают некоторые. Если я ищу дружбы женщины, то это потому, что я нахожу ее интересной.
После еды детворе разрешили носиться. Кто-то из взрослых снова отправился прогуляться по пляжу, тогда как другие предпочли карточные столы, установленные на веранде. Теодор закурил сигару и пошел на берег. Гретхен и Мэри какое-то время играли в карты с приятной супружеской четой из Уэстчестера, потом уселись в шезлонги полюбоваться морем на неспешном летнем закате.
– Наверное, здорово быть замужем и иметь детей, – сказала Мэри. – Я тебе немножко завидую.
– Не переживай. Тяжкий труд, – ответила Гретхен.
– Не сомневаюсь. Но с мужем…
Гретхен минуту молчала.
– Не успеешь оглянуться, как тебя уже считают чем-то само собой разумеющимся, – сказала она.
– Но разве муж к тебе не добр?
– О да. – Гретхен уставилась в небо. – Грех жаловаться.
– И детей ты любишь.
– Разумеется.
– Наверное, я пошла бы за Нолана, если бы не узнала, какая он скотина.
– То есть ты рада, что не пошла.
– О да, конечно я рада.
– Тебе одиноко? – спросила Гретхен после короткой паузы.
– Не очень. Может, капельку.
После этого они молчали еще около минуты.
– Думаю, мой брат когда-нибудь остепенится, – вздохнула Гретхен. Затем рассмеялась: – Годам к пятидесяти! – Она посмотрела на Мэри. – Держись подальше от моего брата, Мэри. Он, знаешь ли, опасный человек.
Гретхен, несомненно, пеклась о ее благополучии, но Мэри показалось, что это не дело подруги – велеть ей держаться подальше от брата, да в таком тоне, и она невольно испытала легкое негодование вкупе с желанием воспротивиться.
– Благодарю, я достаточно взрослая, чтобы позаботиться о себе, – сказала она.
Когда Теодор вернулся, все сошлись в том, что после столь насыщенного дня на свежем воздухе пора и на боковую.
Небо еще багровело, когда Мэри и Гретхен разделись и улеглись. Через открытое окно Мэри был слышен шепот моря. Она успела задремать, но вдруг услышала шорох и поняла, что Гретхен встала. Приподняв голову взглянуть, что делает подруга, Мэри обнаружила, что та стоит рядом. Ее распущенные волосы падали на плечи. Затем Гретхен склонилась так, что они коснулись лица Мэри, и поцеловала ее в лоб, после чего вернулась в постель. И Мэри было отрадно понять, что даже после минутной распри Гретхен осталась ее подругой и будет ею всегда.