Нью-Йорк
Шрифт:
– Мэри, ты когда-нибудь была с мужчиной?
– О чем ты?
– Сама знаешь.
– Я приличная девушка, – пробормотала Мэри.
Ей не хотелось обсуждать это с Гретхен, а потому она закрыла глаза и притворилась, что засыпает. Гретхен все гладила ее волосы, и Мэри услышала слабый вздох.
– Я не хочу, чтобы ты пострадала, – тихо сказала та.
Мэри понимала, что подруга предостерегает ее, но продолжила прикидываться спящей. И, делая так, она подумала, что ей уже двадцать девять, а она никогда не была с мужчиной, а если кто-то и будет – за исключением Ганса, конечно, – то пусть
Но зачем соблюдать приличия? Она знала, почему соблюдала их в Грамерси-парке: ей хотелось быть похожей на Мастеров. И знала, зачем была таковой в юности – чтобы не уподобиться жителям Файв-Пойнтс. Но если задуматься, то она не была ни той ни другой. Каким-то образом здесь, под вкрадчивый рокот прибоя, где не было ничего, кроме океана, она перестала понимать, какой ей быть. И Гретхен еще гладила ее волосы, когда она уснула.
В понедельник Шон встал спозаранку и сразу спустился в салун. Распахнув дверь, он выглянул на улицу. Затем закрыл ее, снова запер и начал инспектировать бар. Он протрудился всего несколько минут, когда появилась жена. Она протянула ему кружку с чаем.
– Ты метался во сне, – заметила она.
– Прости.
– Все терзаешься?
– Я вспоминал пятьдесят седьмой.
Имея давнюю неблаговидную историю, шесть лет назад район Файв-Пойнтс превзошел себя. Как раз в это же время года. Две банды католиков – «Мертвые кролики» и «Страшилы в цилиндрах» – начали большую войну против своих обычных соперников, протестантов из банды «Парни из Бауэри». Что привело их в такую ярость и почему? Да кому какое дело! Однако на сей раз противостояние полностью вышло из-под контроля и охватило столько улиц, что Шон побаивался, не зацепило бы салун. Полиция мэра Вуда была бессильна. Когда же наконец позвали милицию, некоторые улицы уже лежали в руинах. Бог знает, сколько погибло народу – банды сами хоронили своих мертвецов. Шону было известно, куда спрятали много трупов: в темные закоулки Файв-Пойнтс.
– Ты думаешь, повторится?
– А почему бы и нет? Банды никуда не делись, – вздохнул Шон. – В свое время я был такой же болван.
– Нет, – улыбнулась жена. – Ты кое-кого прикончил, но не в ярости.
Шон отпил чая.
– Знаешь, кто вчера приходил? – спросил он. – Чак Уайт.
В округе было полно Уайтов, семейство чрезвычайно размножилось. Шестьдесят лет назад у них водились кое-какие деньжата, но через два-три поколения они большей частью вернулись на круги своя. Чак Уайт правил кебом, но был еще и волонтером-пожарным.
– Он не очень-то доволен призывом, – покачал головой Шон. – Дурная затея, раздражающая пожарных. – Он отпил еще чая. – Им нравятся пожары. Поэтому они и пожарные.
– Они откажутся их тушить?
– Нет. Они их устроят.
В шесть тридцать появился Гудзон. Он молча приступил к уборке. Шон кивнул ему, но ничего не сказал.
В самом начале восьмого в дверь постучали. Шон подошел и осторожно выглянул. Это был сосед-табачник, и Шон отворил ему.
– На Вест-Сайде собирается большая толпа.
– Куда они направляются?
– Пока никуда. Но навострились на окраину, к Центральному парку. А потом, думаю, на призывной пункт. До начала проклятой лотереи еще часа три с гаком.
Шон поблагодарил его и обратился к Гудзону:
– Закрываем ставни и кладем брус.
– Ты думаешь, потом они явятся сюда? – спросила жена.
– Могут. – Шон проверил ставни, потом еще раз – дверь и повернулся к Гудзону. – Ступай в погреб. Сиди там, пока не скажу вылезать.
– Какое отношение имеет призыв к Гудзону? – спросила жена после того, как чернокожий довольно неохотно спустился в погреб.
Но Шон О’Доннелл не ответил.
В девять часов Фрэнк Мастер понял, что теперь уже действительно пора уходить. Он посмотрел на Лили де Шанталь. Она сидела в постели, прекрасная в кружевном пеньюаре. Но перед уходом он должен был задать ей пару вопросов.
– Хочешь, съездим как-нибудь в Саратогу?
Ему нравилась Саратога, и поездку на модный курорт можно было организовать с большим шиком. Для тех, кто мог себе это позволить, имелся роскошный пароход, похожий на плавучий отель и ходивший по Гудзону за Олбани. Потом экипажи развозили гостей по летним домам и гостиницам при минеральных водах. Это путешествие, как в детстве, оставалось для Фрэнка увлекательным приключением.
А после нынешнего уик-энда у него не осталось сомнений в своем желании разделить эту поездку с Лили. Конечно, им придется соблюдать осторожность. Открытый роман, пусть даже в Саратоге, нелегко совместить с нормами нью-йоркского общества. Но все это можно осуществить тайно. Он знал людей, которые так поступали.
Вопрос был в том, захочет ли поехать Лили де Шанталь?
– Любишь Гудзон, да? – спросила она. – Когда ты путешествовал по нему в первый раз?
– Мальчишкой. Отец забрал нас всех, спасая от желтой лихорадки. Потом, немного позже, он прокатил меня до самого Ниагарского водопада на открытие канала Эри.
– Так и вижу тебя малышом. Каким был твой отец? Хороший человек?
– Да, – улыбнулся Фрэнк. – Он пытался показать мне величие водопада. Хотел поделиться со мной. Раскрыть мою душу.
– Удалось?
– Не тогда, я видел только массы падающей воды. Но я запомнил.
– А сейчас чувствуешь?
– Думаю, да.
Она задумчиво кивнула:
– Я поеду с тобой в Саратогу, мистер Мастер. Но подожди немного. Потом, если сердце позовет, спроси меня еще раз.
– Как пожелаешь.
– Именно этого я и желаю.
Фрэнк неожиданно рассмеялся:
– Надо же, только сейчас вспомнил! Я рассердился на него в тот день. На Ниагаре.
– За что?
– Да из-за маленькой индейской девочки. Ерунда. Главным был водопад.
– Я побыла бы здесь еще несколько часов, – сказала она. – Совсем разленилась. Ты не против?
– Занимай номер, сколько тебе угодно.
– Благодарю.
О маршах он услышал в холле отеля.
– Сначала Вест-Сайд, потом Ист-Сайд, – сообщил ему один постоялец. – Они идут на окраину протестовать против призыва. На Ист-Ривер в знак солидарности позакрывалась масса заводов.