Нью-Йорк
Шрифт:
Теодор обнаружил, что искусство коммерческого фотографа удивительно похоже на таковое живописца. Объект сидит смирно – в зависимости от условий экспозиция может превысить тридцать секунд. Потом освещение – он часто находил, что лучшие результаты приносит съемка в синем свете, – и направление света. Правильно расположив свои лампы, то есть так, чтобы лицо объекта давало тени, Теодор мог сделать голову объемной, выделить черты лица и выявить характер сидящего. Иногда ему это удавалось, но обычно откровенный портрет был последним, чего хотели заказчики. Они рассчитывали на нечто новое, модное,
Чаяния Мэри были бесхитростны. Ей просто хотелось выглядеть как леди и чуть моложе. И через двадцать минут ему удалось снять ее сидящей на стуле с мягкой обивкой на фоне бархатного занавеса перед столиком, на котором стоял чайник. Теодор был уверен, что снимок доставит ей огромное удовольствие и будет передан родным, чтобы в далеком будущем кто-нибудь говорил: «Посмотри, какой была тетушка Мэри в молодости. Настоящая леди-красавица».
Другое дело Гретхен, у нее уже было несколько портретов. Правда, в последние годы Теодор стал замечать в сестре еле уловимые перемены. Отчасти, конечно, это было связано с тем, что она наслушалась его разговоров о работе и начала улавливать разницу между интересным и банальным. Но было и что-то еще. Он распознал это уже несколько раз: озорной юмор, легкий авантюризм и даже, может быть, толику анархии под маской приличной сдержанности. Не было ли в характере Гретхен тайных глубин?
– А теперь сооружай для нас задник, – потребовала она.
Теодор уже понял, что ему нужно, хотя сам не знал почему. Этот задник он не использовал довольно долго. Большинству клиентов казалось, что тот устарел. Теодор зашел в заднюю часть ателье и разыскал желаемое.
То был вычурный, старомодный и проникнутый чувственностью садовый пейзаж образца XVIII века. Он мог принадлежать кисти Ватто или Буше и предназначаться для французского двора. Перед ним Теодор установил качели с широким сиденьем. К веревкам, дабы подчеркнуть атмосферу, он ловко привязал несколько лент. Затем извлек пару широкополых соломенных шляпок и предложил гостьям надеть.
– Мэри, сядьте на качели, – скомандовал он. – Гретхен, встань сзади.
Получилось неплохо. Забавно, но мило. Он велел Гретхен сделать вид, будто она толкает сидящую на качелях Мэри. На построение мизансцены ушла пара минут, но в итоге действительно стало казаться, будто качели находятся на пике движения, и Теодор, приказав девушкам не шевелиться, сделал снимок.
– Еще один, – сказала Гретхен.
Он не стал спорить, подготовил камеру, нырнул под черную ткань. И тут Гретхен потянулась и сбила с Мэри шляпку. Мэри покатилась со смеху и откинула голову так, что ее темные волосы рассыпались по плечам. А Теодор, повинуясь внезапно нахлынувшему вдохновению, снял подруг.
Выбравшись из-под ткани, он уставился на свою озорно ухмыляющуюся сестру и на Мэри с распущенными волосами. «Почему я не замечал, как она красива?» – подумал он.
Он предложил им лимонад и печенье с тмином. Они мило поболтали о родных и предстоящем отпуске. Он обхаживал Мэри, а Гретхен бодро озиралась по сторонам. Вдруг ее взгляд наткнулся
– Что это, Теодор? – спросила она, и брат улыбнулся.
– Это порочная книга, Гретхен, – предупредил он.
– «Листья травы», – прочла она. – Уолт Уитмен. Где я о нем слышала?
– Он написал стихотворение о войне «Бей! Бей! Барабан!», и пару лет назад оно вызвало некоторый шум. Но эта книжица вышла раньше, и случился скандал. Правда, стихи интересные.
Теодор посмотрел на Мэри и с удивлением обнаружил, что она вспыхнула. Ему стало весьма любопытно, откуда ей известно о гомоэротических стихотворениях Уитмена, так как они, насколько он знал, никогда особо не обсуждались вне литературных кругов. Но он решил не спрашивать. Затем до него вдруг дошло, что она и в нем могла заподозрить соответствующие наклонности, коль скоро он читает такие вещи.
– Уитмен обладает даром, но мне сдается, что Бодлер еще лучше, – сказал Теодор. – Вот послушайте, – улыбнулся он молодым женщинам. – Представьте, что вы на острове. Лето, светит солнце. Вокруг тихо, и слышен только слабый шум прибоя. Стихотворение называется «Приглашение к путешествию».
– Но оно на французском, – возразила Мэри, успевшая взять себя в руки.
– Просто послушайте, как звучит. – И он начал читать: – «Mon enfant, ma soeur, Songe `a la douceur, D’aller l`a-bas vivre ensemble…»
И Мэри стала слушать. Она смутилась лишь на секунду, когда Теодор упомянул Уолта Уитмена. Не то чтобы она много знала о нем, но вспомнила имя, которое однажды прозвучало в застольной беседе у Мастеров. Поэтому ей было известно, что мистер Уитмен прослыл непристойной личностью. Отчасти она понимала, что это значит, и неожиданно застыдилась, предположив, что Теодор заподозрит ее в осведомленности насчет подобных людей, а потому и покраснела. Но впредь она не собиралась выставлять себя на посмешище, так что сидела очень смирно и слушала.
Раньше Мэри никто не читал стихов, а по-французски и подавно, но ей пришлось признать, что мягкое, чувственное звучание строк и правда напоминает морской прибой, и она подумала, что если бы знала французский, то могла бы найти стихотворение таким же прекрасным, каким оно, очевидно, казалось Теодору.
– Спасибо, Теодор, – вежливо произнесла она, когда тот закончил.
– Позвольте-ка мне до того, как уйдете, – неожиданно скала Теодор, – показать еще кое-что из моих работ.
Мэри не поняла, о чем это он, но, пока Теодор ходил к своим ящикам и вынимал папки, Гретхен объяснила:
– Это значит, Мэри, что нам оказана честь. Теодор зарабатывает фотографией на жизнь, но еще больше дорожит тем, что делает для себя. Он редко об этом заговаривает.
Вернувшись, Теодор разложил перед ними папки. Вскоре Мэри уже рассматривала снимки, которые разительно отличались от уже знакомых ей портретов. На нескольких фигурировали люди, пара фотографий была сделана крупным планом. Большинство же оказалось гораздо больше альбомного формата. На них были городские улицы и сельские пейзажи. Были этюды с изображениями дворов и переулков, где передавалась игра теней. Были снимки оборванцев и попрошаек. Были фотографии людных доков, бухты и кораблей в тумане.