Нью-Йоркское Время
Шрифт:
А над головою – бесконечное и бездонное – плыло черное небо в звездах. Но не смотрел Алексей в небо. Не хотел смотреть. Не мог.
– Если ты это сделаешь, то я!.. я... – мертвой хваткой вцепилась Лиза в его ношу. Распахнутое пальто, шлепанцы на босых ногах.
«Я же умру, Лиза. Не будь тебя, я бы ничего не боялся. Ни страданий, ни нищеты. Ни смерти. Но есть ты. Понимаешь, Лиза?»
Хотел он сказать.
– А-а! – он грохнул о землю проклятый незаконченный роман. И ушел в темноту.
А Лиза, присев на корточки, еще долго собирала и складывала испачканные мокрым грязным снегом страницы.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Длился, длился суд над Станиславом Николаевичем Маханьковым. Конца-края не было допросам, свидетельствам, слухам.
…– Они прокололись, – говорил небритый мужичок, горделиво-презрительно поглядывая на прокуроров и агентов ФБР. – Они не знают русского обычая – выручать друзей из беды. У нас хватит денег на любых американских адвокатов.
Насчет «любых» этот мужичок, пожалуй, несколько преувеличил, по незнанию и самоуверенности. Но три действительно прекрасных и очень дорогих адвоката уже четвертый месяц морочили головы бедным присяжным.
Присяжные пытались вырваться на волю. Один заявил судье, что к нему кто-то ночью позвонил по телефону, нес бред «с чисто русским акцентом». Дама-присяжная пожаловалась, что в метро к ней попытался прижаться пьяный мужчина якобы «славянского типа». Мулат-присяжный признался, что его сосед по дому – русский, в последнее время часто колотит свою жену, и это может невыгодно изменить представление мулата обо всех русских и, следовательно, повлиять на вердикт. Судья всех терпеливо выслушивал, но никого от исполнения почетной должности присяжного не освобождал.
Врали жертвы, свидетели, адвокаты. Одни – спасая свою шкуру, другие – ради денег.
В этом зале не врал только один человек – вор в законе, криминальный авторитет Станислав Николаевич Маханьков. Пользуясь правом, гарантированным американской Конституцией, он вообще не собирался давать никаких показаний.
ххх
Сидя в зале суда, в третьем ряду, Алексей с затаенной ненавистью поглядывал на подсудимого, уже считая Маханькова своим личным врагом. Мечтал, жаждал, чтобы Маханькова посадили. Чтобы упекли его в тюрягу пожизненно и послежизненно.
Между тем, обстановка в судебном зале сложилась самая, что ни есть доброжелательная. За это время все свыклись с распорядком, успели перезнакомиться между собой. Уже знали, что прокурор по субботам ходит в Метрополитен музей с какой-то пригожей мисс; знали, что у одного из агентов ФБР, который арестовал Маханькова, намечена помолвка, и помолвка почему-то связана с окончанием этого суда. Одного адвоката поздравляли с днем рождения и прокуроры, и журналисты, и братва: «Congratulations! Всех вам благ, господин адвокат! Мазл тов!» Задушевно так, по-семейному…
А газеты в Нью-Йорке и в далекой Москве в связи с этим судом уже писали о каких-то загадочных темных силах. Темные силы – в Кремле и в Белом доме, в ФБР и в ФСБ. Темные силы что-то раздувают, кому-то подыгрывают, ведут какие-то темные игры.
На девяносто девятый день стало ясно, что:
на этом суде не звучало и не прозвучит ни единого слова правды, ни из чьих уст;
что слушания эти могут длиться вечно, вернее, до тех пор, пока у подсудимого не иссякнут деньги на оплату адвокатов;
что деньги у него не иссякнут никогда.
И тогда судья надул щеки и хлопнул ладонями по столу. Он поднялся черной колонной, и над ним на стене висел грозный бронзовый орел с пучком стрел.
– Леди и джентльмены, уважаемые присяжные! Думаю, вы получили достаточно информации, чтобы разобраться в сути этого дела. Пора выносить вердикт. Перед тем как вы пойдете совещаться, позвольте мне разъяснить вам, что в современной американской юриспруденции называется «рэкетом»...
Через полчаса юридически просвещенные присяжные гуськом направились в особую комнату – совещаться.
………..………….. .. ......................................................................................
– Как вы думаете, присяжные вынесут вердикт сегодня? – спросил Алексей.
– Думаю, что сегодня. Могу себе представить, как им все это осточертело, – он отодвинул пустую пластиковую тарелку и вытер салфеткой лоснящиеся губы.
В буфете за столиком сидели Алексей и низенький плотный мужчина лет пятидесяти пяти. Мужчина часто улыбался, в улыбке его проскальзывало что-то угодливое, а серые глаза смотрели холодно и хитро. Это был судебный переводчик.
Алексей с ним познакомился на этом суде и сошелся поближе. Во время перерывов они не раз вместе обедали. Алексей пытался выудить у него хоть крупицы ценной информации. Ведь судебный переводчик – один из немногих, кто знает правду, поскольку в разговорах русского заключенного с американским адвокатом переводчик – третье необходимое лицо. Увы, выведать что-либо архиценное Алексею до сих пор не удавалось, этот человек с холодными глазами и ужимками лакея – тертый калач. Но поболтать все же любил.
– Выдержке Маханькова можно позавидовать, – сказал Алексей. – Агенты ФБР ходили за ним по пятам почти год, даже Конгрессу о нем рапортовали, суд длился три месяца. А он – ноль эмоций, знай, почитывает свежие газетки и что-то пишет.
– Станислав Николаевич – это… н-да. Человек он вроде бы и умный, и опытный, почти тридцать лет лагерного стажа, но…
– Но что же? – Алексей отряхнул свитер, словно желая показать, что диктофон у него нигде не спрятан.
– Как бы вам объяснить? Станислав Николаевич придает слишком большое значение печатному слову. Вы, наверное, обратили внимание, как он читал газеты. Не просто читал – изучал. Он, знаете ли, тонкий ценитель слова, хотя и матерый урк… кх-кх… – мужчина закашлялся – в горле застряла крошка.