Нюма, Самвел и собачка Точка
Шрифт:
— Смотри, Толян, дети пойдут, — хохотнул рыжий.
Точка вскочила на лапы и с отчаянным лаем метнулась в сторону. Укрыться было негде, вокруг только худосочные ножки столиков и стульев. А в дверях заходились смехом дружбаны Толяна. Точка прижалась спиной к стене, вертела головой и уже не лаяла, а жалостливо скулила…
Толян продел руки под передние ее лапы и приподнял, обнажая розовый животик.
— Это ж надо, — удивился Толян. — Описалась сучка.
— От тебя, со страху, и насрать могла, — проговорил рыжий дружбан.
—
— Ты, Вован, снеси Дочку в машину, а я тут возьму выручку и приду, — Толян протянул собачку рыжему напарнику и направился к киоску.
— Сердце-то, сердце как бьется. Чистый пулемет, — испуганно проговорил Вован, прижимая собачку к себе. — Еще помрет…
— Я-те помру, — Толян пригрозил кулаком Вовану и скрылся у менялы.
День, когда пропала Точка, Нюма обвел в календаре красным карандашом.
После бессонных ночей и дневных хождений но ближним и дальним дворам, после многочисленных опросов знакомых и незнакомых, Нюма и Самвел окончательно пали духом…
И сегодня, на кухне, стоя по разные стороны от невидимой полосы, разделяющей «Восток» и «Запад», они готовили еду и устало переговаривались.
— Я говорил тебе: надо ее приучать к самостоятельности, — вздохнул Самвел, надо было отпускать гулять без поводка. А ты? «Маленькая еще, пусть дома сидит!»
— Вали на меня, вали, — горестно ответил Нюма, — еще про замок вспомни.
— И вспомню, — подхватил Самвел. — Каждый раз, когда выхожу, час с замком договариваюсь…
— Не знаю, я уже привык, — отбивался Нюма. — Поставить новый замок, такая же проблема, как зашить штаны.
— Ара, хватит намекать на власть, надоело. Скажи этой жопастой Гале. Дворники все могут устроить…
— У меня с ней конфликты…
— Ты плохо знаешь женщин… Сколько у меня в Баку было баб! Я никогда не ошибался. Инту-и-ция! Попроси Галю! Завтра же замок поставят и штаны зашьют.
Пропажа собачки затмила все проблемы Нюмы… Надо было пойти в жилконтору, к Маргарите Витальевне, порасспрашивать: как официально закрепить за Фиркой вторую комнату. С чего начинать? Ох, взметнутся сплетни-пересуды…
Фирку и так в доме недолюбливали, а туг такая история. Скажут: дрянь-девка! Мать в могилу свела, теперь вот хочет продать комнату отца, под старость лет в коммуналку поселить. Нюму тоже такая перспектива не воодушевляла. Самвел и впрямь стал ему как родной. Да, они нередко цапались по чепухе, а то и по серьезным вопросам, не разговаривали неделю другую. И все равно, в душе Нюма знал, что ближе Самвела нет у него никого, так уж получилось. Хорошо, если город вселит к нему приличного человека, а могут и небольшую семью вселить. Тогда он возьмет Самвела к себе и заживут обычной коммуналкой. А если подселят какого-нибудь алкаша? Или, вообще, пьющую семью? Что тогда? Самвел, конечно, слиняет в свой Ереван или к племяннику, в Америку. А он куда? К Фирке, на Литейный, угол Жуковского? Да лучше к черту
Обида тупым колом из глубины живота сдавливала сердце и проникала в горло, сбивая дыхание и выжимая слезы, — такое было физическое ощущение обиды. Умом он понимал — дочери выпал шанс, и она его не хочет упустить. Ведь он, отец, не смог дать ей такой простой радости, как своя квартира. И вообще, он многого ей не мог дать, такая у них сложилась судьба. И вот, когда дочь сама пытается устроить свою жизнь, его гложет эта подлая обида. Умом Нюма понимал, но ничего не мог с собой поделать — обида терзала его, доводя до исступления. Голая обида, без всяких меркантильных соображений…
Томительное однообразие буден сгущало старость, придавая душевному одиночеству Нюмы физическое бессилье, и тут вспыхнуло каким-то блицем новое желание. Дважды он звонил по телефону «кандидату технических наук Евгении Фоминичне Роговицыной». И каждый раз женский голос с акцентом отвечал, что Жени дома нет. Неудача распаляла желание Нюмы, придавала ему мальчишеский азарт, подтверждая истину; что годы лишь понятие физическое… Почему по телефону отвечал незнакомый женский голос, да еще с акцентом, не смущало Нюму… Только печальная история пропажи собачки, подобно урагану, разметала все его желания. Подобной тоски, если честно, он не испытывал даже после смерти жены….
— В твоей душе Точка оставила только добро, — согласился Самвел, когда Нюма поделился своим чувством. — А жена… одна Фира, что стоит. Как две половины лимона, извини меня…
— Почему… лимона? — усмехнулся Нюма.
— Ну, не яблока же. Хотя и яблоки бывают кислые, — ответил Самвел. — Ты другое мне скажи. Почему молочный порошок иногда закипает, как настоящее молоко, а иногда, как вода. Столько жду, а все кипит, как вода.
Нюма, не переставая чистить картошку, обернулся и посмотрел из-за спины на кастрюлю соседа.
— Что, не веришь? — Самвел отстранился, чтобы Нюма увидел кастрюлю.
— Может, мыши в порошок наделали? — высказал мнение Нюма.
— Ара, ты что?! Откуда у нас мыши?
— Не у нас. Ты где купил этот порошок?
— В магазине, рядом с почтой давали.
— Рядом с почтой, вообще, хороший магазин, — Нюма запнулся и проговорил раздумчиво: — Слушай… ты помнишь того мальчишку, который принес нам Точку? Шмендрика. Его, кажется, звали Дима…
— И что? — Самвел выключил газ и взглянул на соседа.
— Он сказал, что живет в доме, где почта. Я еще послал его за газетами. Помнишь? Так вот, я подумал… Дать ему денег, пусть метнется по своим каналам, может, разузнает что?
— Но своим каналам, говоришь? — усмехнулся Самвел.
— Да, — серьезно кивнул Нюма.
— Его каналы, это когда он пописает, — буркнул Самвел.
— Какой ты злопамятный человек! Не можешь мальчику простить разбитый кувшин! — вскричал Нюма. — Я немедленно иду в дом, где почта. Найду этого шмендрика. Кто знает — может, нам повезет.