Нюма, Самвел и собачка Точка
Шрифт:
— Не спишь? — раздался из приоткрытой двери голос Самвела.
— Ара, нет! — благодушно ответил Нюма. — Заходи!
От фигуры соседа пахнуло свежестью улицы. В руках он держал объемистый конверт.
— На почту ходил… — Самвел положил конверт на одеяло. — Что скажешь?
— Дай очки, — попросил Нюма. — На столе поищи.
— Возьми мои, — Самвел раскрыл очечник, выудил очки и протянул соседу.
— От Сережки? Опять придумал тебе бизнес? Мало мы натерпелись с его фантазией. — Нюма включил торшер. — Столько своих
— Какой Сережка?! Из Москвы документы. Из Американского посольства.
Нюма окинул соседа недоверчивым взглядом и полез в конверт. Плотная на ощупь бумага вызывала уважение.
— О чем это? — боязливо спросил Нюма.
— Разверни, прочти, — нетерпеливо поторопил Самвел. — Предлагают заполнить какие-то анкеты… Ну прочти, не бойся.
Текст, напечатанный на нескольких страницах убористым шрифтом, под шапкой с гербом Америки, требовал неторопливого и внимательного чтения.
К чему Нюма, лежа под одеялом, сейчас был не очень готов. И, вообще, он старался избегать чтения пространных канцелярских текстов. Он заранее знал, что ничего не поймет…
— Короче! — Нюма решительно вернул бумаги соседу. — Что они хотят?!
— Сам не знаю, — Самвел взял бумаги. — Написано: просим заполнить петицию для воссоединения семьи.
— Какой семьи? — Нюма откинул одеяло и сел, опустив ноги.
— Этот баламут Сережка что-то замастырил… Хочет меня в Америку взять, — Самвел уложил бумаги в конверт. — Еще просят удостоверить подлинность моего с ним родства.
— Ну… удостоверь.
— Ара, как «удостоверь»? Все бумаги в Баку остались. А кто меня туда пустит? Ты газеты читаешь? Вот-вот там война начнется из-за Карабаха… К тому же я не хочу воссоединяться. Тем более с этим баламутом, сыном своего отца-фармазона.
— Сын за отца не ответчик, как сказал другой фармазон. Воссоединяйся!
— А тебе что?
— Потом меня позовешь. Как соседа.
— Соседа нельзя, — серьезно ответил Самвел. — Тем более тебя.
— Почему нельзя? Бывает, сосед ближе родственника. — Нюму эта серьезность обескуражила. — Интересно, чем я так тебя обидел?
— Ара, не обидел. Просто надоел, — Самвел сунул конверт в карман. — Даже не знаю, когда твоя дочка отберет комнату; выгонит меня из дома.
Нюма с оторопью смотрел на соседа. Шутит тот или говорит серьезно? Если шутит, то шутка не очень удачная…
— Не шучу я, не шучу, — ответил Самвел на его недоуменный взгляд. — Я даже из больницы не очень торопился… Надоел ты мне… Раньше хотя бы собачка была… Потом кассирша эта появилась… Теперь ничего нет.
Самвел вышел из комнаты и силой хлопнул за собой дверью.
Нюма сидел с выпростанными из-под одеяла ногами. Тело налилось свинцом.
«Ничего себе начинается денек», — подумал Нюма и провел пальцем по зубам. Вчера, перед сном, он забыл снять протез, что случалось довольно редко. И очень удачно, что забыл. Иначе бы шепелявил
Он просидел еще минуты две. Нащупал комнатные туфли, продел ноги, поднялся. Накинул халат и вышел в коридор.
Нюма давно замечал за собой особую вялость и нерешительность после сна.
То ли умыться и привести себя в порядок, то ли сразу направиться в кухню, заняться завтраком, предварительно заправив себя горстью лекарств. И нужных, и ненужных… Это наполнит его энергией для каких-то дел. К примеру, нужно проверить почтовый ящик. Раньше каждая задержка газеты вызывала у Нюмы гнев, побуждала к действию. Он отправлялся на почту, дожидался почтальона Люсю, выяснял, негодовал. Глядишь, и провел половину дня. А там наступало время телевизора… Теперь же газетные новости стали ему неинтересны. А после пропажи собачки он вообще словно впал в летаргический сон. И день наполнялся апатией…
Да, скучен путь к вечному покою под конец жизни. Неинтересен и уныл. Возможно, и здесь промысел Божий. Господь нарочно складывал судьбу простого человека так, чтобы не очень было обидно покидать этот мир. Какая разница — жить так дальше или помереть?! Мысль эта, как ни странно, успокаивала, даже придавала всему смысл. Но иногда прошлая жизнь экспедитора Торгового порта, вдруг врывалась в память, и Нюма брал себя в руки. Выпрямлял спину, поднимал голову, не шаркал подошвами… Память хранила вчерашний порыв наведаться к Жене Роговицыной без звонка. Купить цветы и наведаться. В прошлый раз они так и не поговорили… о своем. Во время завтрака решительность все более ослабевала. Когда, после гречневой каши, Нюма приступил к чаю, от затеи осталось лишь желание только позвонить. Он сложил в миску чайную кружку, ложку, нож и вилку; собрал хлебные крошки. Поднялся из-за стола и шагнул к раковине.
— Слушай, я оставил у тебя очки, — раздался за спиной голос Самвела.
От неожиданности миска выскользнула из рук Нюмы и брякнулась о дно раковины.
— Черт, чуть не разбил! — воскликнул Нюма. — Подкрался, как шпион.
— Ара, кто подкрался?! Шел, как всегда. Ты совсем глухой стал!
— Хорошо, что надо?
— Очки у тебя оставил.
— Иди и возьми.
— Пошли вместе. Что-нибудь пропадет, на меня скажешь.
— Ты что?! Совсем чокнулся в больнице? — Нюма, исподлобья посмотрел на соседа.
Тот хмурил редкие брови и жевал губы.
— Ара, мне очки нужны, — буркнул Самвел.
— Свою «петицию» будешь писать? — не сдержал ехидство Нюма. — Меня на Америку поменяешь?
Самвел молчал, выжидательно глядя в кухонное окно. Он хотел что-то сказать Нюме, возможно, извиниться за хамство. А вместо этого — как бывает с упрямцами — насупился.
— Хочешь, покушай борщ. Я вчера сварил. Из пакета, — спокойно проговорил Нюма. — Назавтра борщ всегда вкуснее. И каша осталась, гречневая.