Нюрнберг. На веки вечные
Шрифт:
– Обычная тактика, – процедил главный обвинитель от Британии, Хартли Шоукросс. – Надо же ему как- то защищаться. Что тут неадекватного?
– Неадекватна именно психологическая картина его личности. Конечно, он был поклонником искусства, и правоведом был, и даже миротворцем, в каком- то смысле слова. Но почему тогда позволял твориться геноциду в Польше?
– Должность такая…
– Я не об этом. Что внутри него позволяло ему подписывать расстрельные списки и провозглашать идеологию уничтожения польских евреев? Вот возьмем личность Франка. Она дуалистична. Франк настоящий, потомственный юрист, тонко чувствующий человек и ценитель искусств. Он далек от кошмара и мерзости концлагерей и «четырехлетних планов». К ней близка вторая личность – палача и садиста. Конечно, вы можете
– Однако… – зароптала прокурорская братия.
– Да сами подумайте – ну разве столь тонкий человек мог без ущерба для совести творить то, что творил мясник – губернатор Польши?
– А что скажете насчет Розенберга?
– Тут все ясно, – присвистнул Келли. – Маньяк в чистом виде. Не забывайте, что он – главный идеолог нацизма и расовой теории!
– А как же Геббельс? – округлил глаза Максуэлл Файф.
– А что Геббельс? Он рупор. Всего лишь журналист. Всего лишь редактор газетенки. Он только возвещал то, что сочинял Розенберг, который в вопросах идеологии самому Гитлеру не уступал! Однако, никто из вас, господа, не будет спорить, что идеология сия утопична и ужасающа, а потому не могла быть создана человеком нормальным?!
Прокуроры замялись. Келли продолжал аргументировать:
– До последнего, едва ли не до ареста, отказывался подписать приказ о расформировании своего министерства. До сих пор считает себя преданным партии и фюреру. Именует себя истинным наци. Только и говорит, что о расовой теории и исключительности арийцев. Рассуждает о первенстве в создании идеологической основы нацизма – мол, первым полноценным учебником была гитлеровская «Майн кампф» или его «Миф ХХ века»? И это – в ситуации, когда каждый день для него может стать последним, благодаря как раз этим, с позволения сказать, работам! Он неисправим. Действительно, сумасшедший, который еще верит в оправдание нацизма, в его реабилитацию и пересмотр итогов войны.
– А во что ему еще верить при таких обстоятельствах? – задумчиво спросил неуступчивый Шоукросс.
– Нормальный человек принимает действительность – относясь к ней критически или нет, но все же не утверждает, что черное – это белое. Только ненормальный реальность отрицает. Розенберг отрицает. Это можно объяснить каким угодно стрессом – все мы их на войне пережили немало, но, тем не менее, никто из нас не прячет голову в песок. А выводы делайте сами…
– По- моему, тут все ясно, – отрезал Вышинский, сжимая в руках бокал виски. – Этих людей надо лечить. Долго и принудительно. И ни о каком суде над ними, тем более международном, речи быть не может.
– Вы про этих двоих или..? – уточнил Джексон.
– Про всех.
– Вот как? Без экспертизы в их отношении?
– Чтобы понять, что мясо тухлое, необязательно доедать весь кусок до конца! – отрезал Вышинский. – Сегодня мы увидели двоякую личность в одном, завтра в другом. Покойный Лей тоже был поклонником искусства и, говорят, с Сальвадором Дали дружил. И что это означает? Что внутри каждого из них боролись зверь и человек. Что ни одного нельзя признать до конца психически полноценным, абсолютно вменяемым. Что все они – слуги дьявола в самом извращенном исполнении, и нет такого человеческого закона, которым можно их судить. Они все невменяемые. Тут я согласен с доктором, хоть наши страны и разделяет идеологическая пропасть. Кому, как не психиатру, делать выводы? И причем, американскому, как вы и настаивали! Он прав в том, что не мог нормальный человек соорудить такую теорию. Не может отрицать действительность. Не может подавлять голос одной личности голосом другой. А учреждать и лицезреть газовые камеры? Горы трупов? Реки крови? Может? Никогда в жизни! Так что, полагаю, коллега, этот раунд вы мне проиграли…
– И все же двоих мало, – отнекивался Джексон. – Отцами- основателями, как у нас говорится, все же здесь выступают Геринг и Гесс, и до бесед с ними…
– Воля ваша, воля ваша, – воздел ладони к небу Вышинский. – Конечно, доктору будет предоставлено такое право…
К Даллесу, молча лицезревшему картину из угла комнаты, подошел администратор гостиницы и пригласил к телефону. На том конце провода был полковник Эндрюс, начальник тюрьмы.
– Мистер Даллес? Это Эндрюс.
– Слушаю вас, полковник.
– У нас тут произошел небольшой инцидент, я подумал, вы должны быть в курсе. Сержант Коннор избил Геринга.
– Как избил? За что?
– Тот что- то невежливое или даже оскорбительное буркнул в адрес советского журналиста Халдея. Коннор не сдержался и ударил его несколько раз палкой по шее…
– Геринг в порядке?
– Да, ему оказана помощь.
– А Коннор?
– Дело как раз в нем… Видите ли, я позвонил не просто так. За несколько часов до инцидента Коннору принесли несколько советских газет. Во время обеденного перерыва он внимательно их изучал, рассматривал… Очевидно было, что настроение у него испортилось. А потом случилось это…
– Спасибо, полковник, вы оказали мне неоценимую услугу…
Вернувшись к себе, Даллес стал анализировать все, увиденное и услышанное за день.
«Итак, советская сторона всеми силами не хочет допустить процесса. Для этого она добилась проведения экспертизы обвиняемых, и в первую очередь по какой- то причине хочет сделать это с Герингом, Гессом, Розенбергом и Франком. Эти четверо явно знают нечто, что при определенных обстоятельствах может быть невыгодно Сталину… Для этой цели они избрали глуповатого эксперта Келли, который ретиво взялся проводить в жизнь их точку зрения о невменяемости и, следовательно, неподсудности обвиняемых. Розенберг и Франк подпали в его понимании под эту категорию, а остальные – большой вопрос. Чтобы ответить на него утвердительно, оставшихся двоих надо запугать – поэтому советский шпион Коннор и избил Геринга. Думаю, что даже на глазах у Гесса… При этом идея о его допросе отпадает – показывать шпиону интерес к его персоне нельзя ни в коем случае. А вопросы есть… Вопрос первый – какое тайное знание объединяет этих четверых? Вопрос второй – так ли бескорыстно наивен Келли, как мы думаем?»
Ответ на первый вопрос занимал Даллеса более всего. Что- то подсказывало ему, что, найдя его, разрешить второй будет делом техники. Он задумался… Мысли о Франке и Розенберге не привели к искомому ответу. Значит, надо копошиться в личностях Геринга… отвратительный тип… и Гесса… Так, стоп! В отношении последнего сведений не так много, и они противоречивые, но есть человек, который определенно много о нем знает и может внести в них ясность.
Даллес поднял трубку телефона и заговорил:
– Дайте телеграф, пожалуйста… Телеграф? Телеграмму от имени Аллена Уэлша Даллеса, за счет комендатуры… Лондон, Уопинг, редакция «Сандей Таймс», мистеру Яну Флемингу. Дорогой Ян вскл зн Меня Нюрнберге возникли трудности части определения вины Гесса тчк Прошу тебя сообщить мне сюда известные тебе сведения том что происходило после его прилета Англию весной 1941 года тчк Конфиденциальность гарантирую зпт жду полного развернутого ответа тчк Твой Аллен Даллес…
Положив трубку, Даллес подумал о давнем друге и коллеге, который часто помогал ему и на помощь которого он и сейчас так рассчитывал. Англичанин Ян Флеминг из МИ- 6 в годы войны выполнял секретные задания английской разведки. Потом председательствовал на англо- американском конгрессе спецслужб на Ямайке, где они и познакомились. Он точно знал, что происходило за стенами Тауэра в майские дни 1941 года, когда Гесс, неожиданно и странно для всех, никому ничего не объясняя, вылетел из Германии в Англию и остался там до конца войны. В этом демарше, думал разведчик, и кроется тайна отношения СССР к Гессу, а следовательно, и к остальным интересующим их персоналиям. А может, и много других тайн, о которых пока никто ничего не знает…