Нюрнберг. На веки вечные
Шрифт:
– Видишь ли, Гесс действительно прилетел, чтобы заключить своего рода мир. Но этот мир исходил не от Гитлера. Это должен был быть мир за его спиной. Гитлер к тому моменту очень плотно сошелся со Сталиным в вопросах раздела Европы…
– Ну да, это и не понравилось окружению фюрера, которые предпочитали в союзниках видеть англичан…
– Чушь собачья, и ты это знаешь, – отрезал Флеминг. – Не понравилась им не дружба их босса со Сталиным, которому все они порядочно пятки лизали последние 10 лет. Как раз наоборот. Сталин перед войной в России устроил колоссальную по масштабам борьбу за власть. Почти всех конкурентов прикончил, но все равно проигрывал, покуда жив был его оппонент Троцкий, высланный им в Мексику и позже убитый. Предотвратить падение его рейтинга могла война… Они тогда с Гитлером
– Ну и ну! – присвистнул Даллес. – Получается, Сталин должен был – как на договорном матче по боксу – условно «победить» Гитлера и сразу стать на Родине притчей во языцех?
– Точно. Но в процессе подготовки к нападению на Союз аппетиты Гитлера выросли. Он решил повоевать по- настоящему… Гесс понял, что в СССР Германия завязнет, и ринулся в оппонирующий лагерь в поисках спасения если не для всей Германии, то хотя бы для самого себя. Но просчитался…
– Очень интересно, – задумался Даллес. – Скажи, а как Гесс и Геринг, которые наверняка знали о таком решении Сталина и Гитлера, могут быть связаны с восточноевропейскими интересами этих двоих? Конкретно, с Польшей и Прибалтикой?
– А к чему это? – не понял вопроса Флеминг.
– Видишь ли, мне кажется, Сталин ведет планомерную игру по устранению Гесса, Геринга, Розенберга и Франка из процесса. Насчет Геринга понятно – все- таки второй человек в рейхе, его надо устранить во что бы то ни стало просто в целях справедливости. Относительно Гесса ты мне сейчас раскрыл глаза. Но причем тут Розенберг и Франк, которые всю войну только и занимались, что Восточной Европой?
– А по- моему, связь прямая, – отчеканил англичанин. – Со стороны, сам понимаешь, виднее. Рассуди логически: Гесс и Геринг знают не просто о внешнеполитических интересах Сталина и его сговоре с Гитлером касаемо Польши. Они знают еще и то, как этот сговор готовился. Какие малоприятные обстоятельства его сопровождали, о чем те кулуарно трепались и какие гнусности планировали. Розенберг и Франк знают, как именно эти гнусности претворялись в жизнь…
– А почему тогда, к примеру, не Риббентроп? Он – министр иностранных дел. Он об этом не знает?
– Риббентроп, конечно, знает. Но, при всех своих тайных познаниях, он располагает сведениями только о надводной части айсберга. Он претворял внешнеполитические решения в жизнь, но как эти решения готовились и исполнялись, он понятия не имеет – должность не такова. Его показания сами по себе, в отрыве от показаний этих людей, располагающих более четкими и детальными сведениями, ничего не значат. Ну скажет он о существовании тайных соглашений – а кто скажет о том, как именно они исполнялись? Только те, кто, стоя за спиной фюрера, принимал решение об их подписании и те, кто, в бытность свою высшими должностными лицами рейха в Восточной Европе, их реализовывал. И следил за тем, как реализует их вторая сторона… Ты ведь отлично знаешь, что о разделе Восточной Европы у Сталина с Гитлером были договоренности задолго до войны…
Конечно, Даллес знал о секретных протоколах к советско- германскому пакту 1939 года о ненападении, согласно которым в случае начала войны (о которой Гитлер предупредил Сталина) Советскому Союзу, в обмен на невмешательство в ее ход, будут предоставлены щедрые отступные в лице части Польши и всей Прибалтики. Но в канун процесса союзники договорились, что пакт этот освещаться не будет. Соответственно, вопрос секретных протоколов был вроде как закрыт. «Вроде как» – потому что в официальном коммюнике на тему пакта советская сторона ничего не говорила об их существовании, хотя по разведывательным каналам их существование давно уже было доказано. В то же время они были частью пакта, и освещать их, наплевав на договоренности с СССР, никто из союзников не решился бы. Чтобы убедить комитет обвинителей сделать это, Даллесу следовало доказать, что СССР активно пытается сорвать процесс. Ему, может, это и не надо было, вот только действия Москвы, все активнее пытающейся
Искать их надо было в отношениях Германии и СССР, зародившихся перед войной. Поняв их суть, можно было понять, чего так боятся Советы, что именно из пакта 1939 года может сильно скомпрометировать их международный облик?
Например, то, что Германии в деле порабощения Восточной Европы без помощи Советов было не обойтись, и помощь эта вероломно была предоставлена – целых 2 года Москва не вмешивалась в войну, почивая на лаврах аннексии обещанных ей Балтии, Бессарабии и Северной Буковины. То, что война началась 1 сентября 1939 года – на следующий день после того, как Верховный Совет СССР ратифицировал договор между Москвой и Берлином. И то, что Сталину в деле борьбы за власть война эта была бы на руку, не реши Гитлер изменить свои планы. Это все, конечно, не красило Москву, но и поводов так сильно переживать, что те факты, об умолчании которых она договорилась с Лондоном и Вашингтоном, вдруг всплывут, у нее не было. Значит, речь шла о чем- то более серьезном… Как знать, может допрос этой четверки что- то бы прояснил, но сейчас так обнаруживать себя и интересы противной стороны было бы опасно, да и гарантий, что они захотят откровенничать после тех номеров, что вытворяла с ними завербованная Москвой охрана тюрьмы Дворца правосудия, не было никаких. Разведчику оставалось ждать, хотя больше всего в жизни он ненавидел две вещи – ждать и догонять.
Правда, ждать оставалось недолго. Утром следующего дня доктор Келли сделал официальное письменное заключение о невменяемости подсудимого Круппа. На обеде он произнес в компании своих приятелей – прокуроров – следующее:
– Помимо Круппа и тех, о ком мы говорили накануне, среди подсудимых есть люди, чья ненормальность написана у них на лбу и не может вызвать ни у кого сомнений и нареканий.
– Кто, например? – уточнил сварливый и придирчивый Шоукросс.
– Штрейхер.
– Штрейхер?! – понятно, что такое высказывание Келли, словно бы предупреждающее его оппонентов и прощупывающее почву реакции, не могло остаться не отвеченным со стороны своенравного и упрямого британца. – С ним- то что не так? Ладно, Крупп, глубокий старик, который уже не помнит собственного имени и имени собственных детей, но Штрейхер – идеолог антисемитизма…
– Ну и что? – спокойно парировал Келли. – А какая связь между его личностью и тем, за что он в рейхе отвечал? Согласитесь, если бы на всех важнейших постах в этом государстве были бы сплошь нормальные люди, мы бы с вами здесь сегодня не сидели…
– И все же?
– Пожалуйста. Он сумасшедший просто потому, что патологически ненавидит евреев. Он считает их виновными во всех бедах человечества со дня основания мира, чем- то, воля ваша, потусторонним. Плюс ко всему его патогенное либидо – среди его товарищей и подчиненных не было ни одного, с чьей женой он бы не переспал и после не демонстрировал бы фотографии соитий на каждом углу. Его странное и разрушительное увлечение порнографией… Ни один нормальный человек не может сто процентов времени говорить о двух вещах – будь то евреи или секс.
– А как же его склонность к роскоши и воровству? – не унимался Шоукросс. – Ведь он в свое время все посты в рейхе потерял именно из- за того, что стал обогащаться за счет подвергавшихся ограблению и уничтожению евреев. Шизофреник не мог бы проявить такие чудеса рассудительности.
– Почему? – Келли был спокоен, как удав, что раздражало его собеседников. – Очень даже мог. Не забывайте, что, как мы уже ранее говорили, шизофрения есть расщепление личности. Одна делает что- то хорошее, другая – плохое. Одна личность Штрейхера пускала слюни на баб и декларировала уничтожение евреев. Другая обеспечивала его большую семью, что сделать иначе, как воровством простой редактор газеты элементарно не мог. Да и кто из них не был замечен тогда в мародерстве? В то же время, как вы сами могли убедиться из материалов следствия, поступки, которые они совершали, не отличались вменяемостью…