О чем мечтают женщины
Шрифт:
Недели, прошедшие до того судьбоносного вечера, были самыми счастливыми в моей жизни. Нам больше не нужно было прятаться, оглядываться. Поскольку Трачина покинула кафе, чтобы строить новую жизнь, мы могли начать строить свою, и наше кафе стало местом постоянного свидания. Мы то целовались, то обнимались на виду у всех и обменивались пылкими взглядами. И мне было плевать, что Делл смотрит на нас большими глазами, а Клэр слегка смущается. Она была слишком юной, чтобы относиться к таким вещам спокойно, и все же достаточно взрослой, чтобы понимать, что «эти придурки взрослые, похоже, кое-чем занимаются», как я услышала разок, когда Клэр со своими приятелями курила у задней двери
Когда Уилл согласился принять мое приглашение на торжественное событие в Особняке, я повела его в «Фанки-Манки», чтобы приобрести первый в его жизни смокинг и повидать Дофину. Я смотрела на ее лицо, сияющее от только что обретенной любви, и мне казалось, что я вижу себя в зеркале. Но мы постарались сдержать плещущую через край радость нашей встречи и лишь сказали Уиллу, что знакомы благодаря членству в женском обществе, которое и пригласило нас на официальный прием.
Уилл, такой невероятно красивый в смокинге, стоял перед зеркалом в примерочной, а Дофина подкалывала низ его брюк.
— Хорошо, что я придержала эту пару, — сказала она. — Марку он велик. Хотя подозреваю, что запихнуть его в смокинг, пусть и по размеру, будет очень нелегко.
Неделю спустя, в вечер официального приема, после нескольких неудачных попыток завязать этот чертов галстук-бабочку, Уилл спросил, почему я никогда не упоминала о своем членстве в этой благотворительной организации, к тому же такой щедрой, что может запросто отдать пятнадцать миллионов долларов.
— Потому что это секрет. Тут весь фокус в том, чтобы хранить анонимность, действовать втихую, ну и всякое в этом роде. Но ты ведь сто раз видел меня с Матильдой. Так что я ничего не скрывала.
Боже мой, неужели я становлюсь лгуньей? Или говорю правду? Что-то я не видела разницы.
— Но теперь ваше общество хочет, чтобы весь город знал о том, что оно отдает пятнадцать миллионов?
Именно этот вопрос я и задавала Матильде, но она ответила, что по опыту знает: лучше всего спрятано то, что лежит на виду. Пожертвование настолько велико, что вряд ли организации удалось бы остаться анонимной, так почему бы не отпраздновать все в открытую? К тому же общество С.Е.К.Р.Е.Т., хотя и под другим именем, отчаянно нуждалось в налоговых скидках, чтобы еще немножко удержаться на плаву.
— Если ты не хочешь, чтобы кто-то знал о твоей тайной деятельности, посвященной изучению женской сексуальности и удовлетворению потребностей женщин, — сказала Матильда, — спрячься в роскошном особняке прямо в центре города. Почему? Потому что в таком случае, даже если ты скажешь правду, тебе никто не поверит.
Рассеянно надевая на запястье свой браслет с подвесками, я вдруг испугалась. Мне показалось странным вести Уилла на такое необычное событие. Но я верила, что женщины общества, в особенности Матильда, не станут разбалтывать мои тайны. И это был единственный способ проявить солидарность с ними перед тем, как я покину С.Е.К.Р.Е.Т. Что еще я могла сделать для женщин, которые дали мне так много и так мало просили в ответ? Специально для этого случая я купила роскошное черное платье из атласа, длинное, с открытой спиной.
Я вернулась в нем в спальню, чтобы Уилл помог мне застегнуть молнию на спине… Это было ошибкой. Едва он коснулся застежки — и проклятое платье уже лежало на полу у моих ног, а Уилл нес меня, снова нагую, брыкающуюся и визжащую, в кровать!
— Уилл, да подними же ты платье, не оставляй его вот так на полу! Оно помнется! Оно же стоит сумасшедших денег!
Я хохотала, а Уилл уже навалился на меня сверху, приговаривая:
— Да пошло оно, это платье!
А сам одновременно стаскивал
И при этом я с надеждой ждала, когда наступит такое время, что просто минутка наедине с Уиллом перестанет вызывать во мне желание мгновенно сбросить одежду. Я действительно, как ни странно, по-настоящему хотела, чтобы нам немножко наскучило все это, чтобы прикосновение к Уиллу где-нибудь в кафе не заставляло меня мгновенно влажнеть от желания…
Да, это была любовь, но это было и нечто большее. Уилл был моим самым лучшим, самым близким другом. Мне казалось, что он единственный человек в целом мире (не считая Матильды), кто действительно, по-настоящему знает меня. И когда он двигался во мне с грацией человека, понимавшего мое тело так же хорошо, как свое собственное, всматривался в мое лицо, поглаживал мои волосы, когда я впивалась ногтями в его кожу, видя так близко его глаза, я и вообразить себе не могла кого-то еще на его месте. Я уже не помнила других мужчин. Уилл высоко поднял мои колени и раздвинул их, чтобы полностью войти в меня. Я стонала от изысканной боли, а он стонал от наслаждения, и его тело вздрагивало и напрягалось, приближаясь к очередному пику — к вершине счастья, которое я давала ему, а я тоже извивалась под ним, потому что он доводил меня до экстаза, и вот наконец мы разом взорвались, выкрикивая имена любимого, а наши тела жадно пожирали друг друга. Наконец мы ослабели, смеясь и задыхаясь… Смеясь, потому что такая любовь просто потрясает.
— Черт побери, Кэсси! — воскликнул Уилл, лежа рядом со мной, сжимая мою руку и ожидая, пока выровняется дыхание.
Я хотела встать, чтобы быстро принять душ, но он удержал меня и, приподнявшись на локте, повернулся на бок:
— Знаешь что? Это того стоит.
— Что чего стоит?
— Да все это дерьмо прошедшего года, вся эта чушь, вся эта ложь, что держала нас вдали друг от друга. Это того стоит. Несколько недель назад я был черт знает как зол! Я говорил себе: «Больше никаких женщин!» Я не желал никакой любви! Я собирался дать себе долгий-долгий отдых. А сегодня, сейчас… сейчас я чувствую себя так, словно выбрался из какого-то длинного туннеля. Я вижу свет. Я словно заново родился. Как будто во мне снова вспыхнула вера.
— Во мне тоже, — сказала я, нежно целуя его.
Уилл потрогал мой браслет:
— Что-то я долго его не видел.
— Я надеваю его только в особых случаях, — ответила я, позволяя Уиллу рассматривать браслет, потому что знала: скрывать мне больше нечего.
— И что это значит? — спросил он. — Ты получаешь такие подвески за добрые дела, или за решение сложных проблем, или за что-то еще? — Он вслух прочитал надписи на подвесках: — Великодушие, Бесстрашие, Доверие… Знаешь, это как в отряде скаутов.
— Ха… Ну да, типа того, — сказала я, выскальзывая из постели.
— А что тебе вручат, если в твою честь будет назван ресторан?
— О чем это ты? — удивилась я.
— Я решил назвать новый ресторан «Кэсси». Вывеску должны доставить завтра… И вот еще что, — добавил он, выуживая из кармана куртки листок бумаги; куртка вместе с остальной одеждой валялась на полу.
Уилл показал мне сложенный пополам проект нового меню. На первой странице красовалось слово «Кэсси», отпечатанное прелестным шрифтом. Я задохнулась, утратив дар речи, и по моим щекам поползли слезы.