О чём молчит лес

Филатова Татьяна

– Ты не найдёшь нас среди людей после Купала, – повторил я за ней, глядя в воду.

Когда мы с сестрой возвращались к дому, оба опечалены каждый своим, отец и мать бежали нам навстречу, а позади их шла Бажена.

– Алёна! – крикнула Бажена. – Жива!

– С чего бы ей помереть? – громко спросил я, как ни в чём не бывало.

Мать задохнулась и остановилась на тропке, отец дошёл до нас и сказал, обращаясь ко мне:

– Кто тебе из дома выйти разрешил?

– Алёна, сказали, в беде, – коротко и тихо ответил я.

– Она девка, а тебе род наш продолжать.

Алёна взглянула на него, не сказала ни слова, пошла вперёд.

–

Мне что-то грозит? – спросил я отца.

– Отойдём подальше, не будем этим разговором очернять добрые дворы. Нельзя поминать их лишний раз. Да больше нельзя откладывать. Эти проклятые уже окружили нас. Беда.

Не всё для ушей людских подходит. Не всё говорить нужно. Бывает на свете любовь несчастная, а бывает любовь невыносимая. Парни от неё нанимаются в дружины, в земли дальние, а девки руки на себя накладывают. И если парни погибают, то получают потом по заслугам: кто в оборотный мир попадает, а кто в поднебесье. А вот девицам-утопленницам нет места на седьмом небе, и среди живых тоже нет. Вот и застревают они в нашем мире, но не живут уже, а превращаются в тени. Выходят они к людям да мстят всем парням молодым за свою любовь прошлую. Так отец сказал. А ещё добавил, что давно не было их в наших краях. Ещё когда одним двором жили много лет, они ходить повадились, огнём и заговорами прогнали их, а теперь они опять появились. Старались забыть этих проклятых, хранили тайну в молчании, надеялись, коли не поминать их вслух, так они исчезнут. Да, видно, время их всё-таки пришло.

Выходит, они утопили Ярика. А Весения не девица вовсе… злой дух. От этого и самому утопиться захотелось.

* * *

Как только Заря расстелила свой алый плат, я очнулся после мучительной ночи. Мне снилось, что я ищу в сумерках Ярика и Весению, но вижу только их бесплотные тени. Вскочил, вышел на крыльцо посмотреть, как светлеет вокруг, да очиститься от тяжести на сердце первыми лучами. Отец уходил рано, возвращался поздно. Матери тоже в доме не было. На дворе сидела Алёна.

– Что Селемир? – спросил я у сестры.

Она поймала меня цепкими глазищами:

– Морок, говорит, напал. Сам ничего.

– А ты что? – усмехнулся.

– Так ведь я ничего от него не жду, какой есть, – она вздохнула, – верю ему. Она сама полезла, говорит, да разве это любовь? Вот он дом нам строит, а то у него семья уж больно большая. Я со своим упрямством разве с ними уживусь? Селемир это знает, всё знает, а любит меня, – она посмотрела вдаль, на теплеющие небеса.

Лицо у Алёны светлеет, когда о женихе говорит. Вроде дитё ещё, юница, а при нём что расцветает да степенится, куда только её спесь девается?

– Ты-то чего хмурной такой?

– Водяной мне нужен, – неожиданно буркнул я.

Не верю я, что она зло. Русалка. Хочу сам всё узнать.

Алёна вытаращилась на меня.

– Эге, братец, – удивилась она, – и на кой он тебе? Смотри, пока сундук мой не доделаешь, топиться не дам!

– Чего ты мелешь? – волна негодования поднялась внутри. – Я, может, тоже жениться хочу.

Слова сами выскочили изо рта. Алёна захихикала так, что веснушки на лице запрыгали.

– Ну уж если ты жениться удумал, тут и впрямь без его помощи не обойтись!

Я обиженно глянул на неё, но смолчал.

– Ну так в ночь Купала женихаться и иди. Самое время, – отмахнулась она: не верит.

– Нет у меня времени! Недоброе что-то творится, боюсь, не успею, – печаль в моих словах остановила веселье сестры: маленькое рыжее личико стало серьёзным.

– Что, знаешь о нём страшилки? – я старательно улыбнулся, чтоб приободриться.

Сестра подобрала подол, села подле меня и заговорила серьёзно, как взрослая:

– Как Хозяина рек тебе найти – не знаю, а вот Хозяина лесов – попробовать можно. А они уж между собой, наверняка, знакомы.

– Это Лешего, что ли?

– А ты, я посмотрю, ни того, ни другого не боишься, – она нахмурилась. – Хозяев нельзя попусту называть: беду накличешь.

– Хуже уже не сделаю.

Она впилась в меня взглядом, раздумывала, наверное, стоит говорить или нет.

– Знаю, что коли ты чего задумал, то сделаешь с моей помощью или без.

Я кивнул: сестра была права. Алёнка ухватилась острыми пальцами за воротник моей рубашки и зашептала быстро в самое ухо:

– Назови его дедом. Названым родственником, он не станет тебе вредить. Дедко Вольный – это ему понравится, запомнил? Ты не сможешь увидеть его, и никто не сможет, коли он сам не покажется. Если разгневается он – ветер неистовый задует. Куда этот ветер дует, туда он и идёт. Он – хозяин, пастух всех лесных животных. Ты тоже пастух. Зайди в чащу поглубже да прочь иди от того места, где наши дрова заготавливают, позови его, он и придёт. Не разгневай, а если разгневаешь, не показывай страха, а то пропадёшь. Никто не знает, что у него на уме, опасно это, может плохо выйти.

Дрожь пробежала у меня под рубашкой.

– Ничего со мной не случится, Алёна.

Сестра отпрянула, очертила себя и меня громовым знамением. Заморгала глазищами, сама своих слов напугалась. Вбежала в дом и выскочила с мешочком в руках.

– Вот. За пояс заткни. Это материно. Плакун-трава. Отгонит его, коли раздумаешь. Хлеб тоже возьми: нехорошо в гости с пустыми руками.

Я кивнул, сжал мешочек, внутри сухая трава захрустела; не приучен я верить в заговоры бабьи, да сейчас во всё поверить готов. Вернулся в дом, посмотрел на деревянные лица богов. Спрошу тихо у Лешего, как мне Весению найти, поблагодарю да уйду. Захлопнулась дверь, выпустив меня, защита родного дома осталась за спиной. Ух, отец разозлится, но из рода же не выгонит.

Роса замочила мои порты по колено, зябко стало. Неужто дурное меня в лесу поджидает? А вот и сам лес. Тёмный. Утренний свет ещё не добрался до него. Дремучий, высокий. Чего же боюсь, в самом деле? Лешего или потерять навсегда Весению?

Вдохнул, выдохнул и пошёл. Страшно только первый шаг сделать, а дальше ноги как будто сами несут. Идёшь себе да идёшь. Заканчивались заливные луга вокруг нашего селения, обступал их лес. Высокий и светлый в ясную зеницу лета, да тёмный и непроглядный в грудень.

Золотисто-бурые бугристые стволы с чёрными сучками, тёмно-зелёной головой и коряжистыми ветками с длинными сухими пальцами встретили меня на пороге. Знакомый душистый запах тёплой хвои дохнул в лицо. Лес поднимался и спускался, прыгая по холмам, а заросшие овраги ещё хранили следы влажного ночного тумана. Тени сосновых лап путались с солнечными бликами на ковре из веточек, травы да иголок. Земляника кое-где сквозь траву проглядывала и цветочки-глазки белые, сестрица моя уж больно их любит. В прогалинах, залитых светом, зацветала малина, в густых, колючих зарослях пищали маленькие птицы в круглых гнёздах. Тут и там сквозь зелёный подлесок пробивались сиреневые колокольчики. Голову вверх поднимаешь: кроны мохнатые сплетаются в вышине, кивают.