О чудесном (сборник)
Шрифт:
— Царствие ей небесное, — задумчиво покачала головой Почкарева. — Старушка невинная, беззлобная была!
— Она уж теперь в раю! — из угла выкрикнул Василек.
— Это не нам решать, — сурово ответила Почкарева и вышла.
— Ну, что? — тихо-тихо спросила Екатеринушка исчезающими бледными губами.
Василек подскочил к ней.
— Спи, спи, Екатерина, — умильным голосом проурчал он. — Спи себе спокойно. Никто тебе не мешает.
Через час пришла Наталья. Отозвала в коридоре Василька.
— Ну, Вася, — зашептала она, —
— Когда сестра придет?
— Часа через три обещала.
Екатеринушка лежала, как мертвая, хотя никто не приходил наблюдать ее. Сама по себе лежала мертвецом. Никаких видений уже не было в ее душе.
Прибежал Митя.
— Как дела? — спросил он у матери и кивнул в сторону лжепокойной.
— Подвигаются, — угрюмо ответила Наталья и смахнула слезинку.
Через час старушка шевельнулась. Василек струсил.
— Не надо, Катя, не надо, привыкай. Ждать недолго, скоро схороним.
— Чаю хочу, — громко, на всю комнату сказала Екатерина.
— Многого хочешь, Катя, — осклабился Василек. — Может, тебе еще варенья дать? Покойницы чай не пьють. Терпи.
— Да ладно, давай я ее напою и поисть чего-нибудь дам, хоть она и мертвая, — разжалобилась Наталья.
— Ты что, мать? — заорал вдруг Митя. — Вы ей жрать будете давать, а дерьмо? Что мне ее, из гроба на толчок вытаскивать, что ли, пока она тут будет валяться? Дядя Василий ведь гроб завтра оформит, у него блат. Но пока похоронят, я с ней тут с ума сойду. — Митя даже покраснел от злости и стал бегать по комнате.
— Изувер ты, изувер, — заплакала Наталья, — что ж она, без глотка воды будет три дня в гробу лежать?
— Да, конечно, Наталья, ты права, — смутился Василек. — Небось не обмочится. Как-нибудь выдержим.
— Выдержите, ну и выдерживайте, — рассвирепел Митя. — А если от гроба мочой будет вонять или чем еще — на себя пеняйте. Похороны сорвете. Люди могут догадаться! А я больше таскать ее на горшок не буду, хоть и из гроба.
И он убежал.
— Вот молодежь! — покачал головой Василек. — Все горе на нас, стариков, сваливают.
Екатеринушка между тем была тиха и не сказала ни единого слова в ответ. Наталья, в слезах, из, ложечки напоила старушку.
Та умилилась и как-то совсем умолкла, даже душевно.
Пришла медсестра. Василек ее близко к кровати, на которой лежала покойница, не подпущал, но сестра сама по себе еле держалась на ногах от усталости и чрезмерной работы.
— Ну что тут смотреть, — разозлилась она. — Ясное дело — покойница. Приходите за справкой завтра утром. Я побегу.
И побежала. Главное было сделано. Справка о смерти почти лежала в кармане. На следующий день Василек, помахивая этой бумагой перед самым носом чуть-чуть испугавшейся Катеринушки, говорил ей:
— Ну, теперь все, Катя! Документ есть. Гроб завтра будет. И через два-три дня схороним.
— И ты отмучаешься, Катя, и мы, — всхлипывала Наталья.
— Я што, я ничаво, — чуть шамкала старушка, лежа, как ее научили, в позе мертвой.
— Попоить тебя?
— Попои, сестренка, — отвечала старушка. — А то все, все болит. Тяжко.
— Скоро кончится, — заплакал Василек.
Гроб внесли на следующий день. Василек запер дверь на ключ — мало ли что. В комнате оставались еще Наталья Петровна, Митя и будущая покойница.
— Давай, Митька, помогай. Сначала снесем ее на горшок. А потом в гроб.
— Не мучьте меня! — ответил Митя.
— Да я хочу только на горшок, а не в гроб. В гроб — не сегодня, — закапризничала вдруг старушка.
— И правда, пусть еще полежит в постели, — вмешалась Наталья. — Зачем сразу в гроб. Сегодня никого не будет, одни свои. Пусть немного понежится в кроватке. Последние часы, — она опять жалостливо всплакнула. — Путь-то далек.
На том и решили. Василек ушел к себе в соседнюю комнату — бредить. Митька сбежал.
Ночью Катеринушка храпела. И Наталье от этого храпа спалось беспокойно.
К утру старушка во сне вдруг взвизгнула: «Не хочу помирать, не хочу!»
И Наталья, обалдевши, голая встала и села в кресло.
«Наверное, все сорвется», — подумала она.
Но проснулась старушка как ни в чем не бывало и насчет того, чтобы бунтовать там, ни-ни. Во всем была согласная.
Но внезапно у нее возобновились физические силы. Старушка была как в ударе, точно в нее влили жизненный эликсир: сама встала с постели и начала бодренько так ходить, почти бегать по комнате. Этого никто не ожидал.
— Если ты выздоровела, Катя, — заплакала Наталья, — так и живи. А справку мы разорвем, пусть нас засудят за обман, лишь бы ты жила.
Василек согласно кивнул головой.
— Хоть в тюрьму, а ты живи.
Гроб стоял на столе, рядом с самоваром. Наталья, полуголая от волнения, сидела в кресле, а Василек с Катеринушкой ходили друг за другом вокруг стола с гробом.
— Да присядьте вы оба, — вскрикнула Наталья. — В глазах темно от вас.
Они присели у самовара за столом, у той его части, которую не занимал просторный гроб, сдвинутый почему-то к другому краю.
— Самовар-то вскипел, Наталья, — засуетился Василек. — Напои хоть нас с покойницей чаем. Она ведь всегда чай любила.
— Чай и живые любят тоже. Кто чай-то не любит, — заворчала Наталья и разлила по чашкам, как надо. — Живи, Катя, живи, если выздоровела.
— Да как же я вас теперь подведу? — отвечала Катеринушка, облизывая ложку из-под варенья. — Вас же посадить теперь могут из-за меня. Скажут, например, фулиганство или еще что… Нет уж, лучше я помру.
— Да ты что? — выпучил глаза Василек. — Тюрьма — она все же лучше могилы. Подумаешь, больше года не дадут. Стерпим. А то и отпустят, не примут в тюрьму. Все бывает.