О личной жизни забыть
Шрифт:
Позже состоялись доклады Копылова о войнах XIX века в Южной и Центральной Америке, тоже совершенно неизвестных янычарским эрудитам. Популярность Алекса среди любителей истории стремительно пошла вверх. Даже одиннадцатиклассники несколько раз приглашали его в свою компанию поговорить на эти темы.
Вспомнил Алекс и о своем соревновании с песочными часами. Взял да и нарисовал шарж на военрука. Сначала общий смех возник только в их шестиместной спальне, потом переместился в класс и наконец стал гулять по всей школе. Следом стали распространяться карикатуры Алекса и на других учителей. К крайнему изумлению Копылова никто его за такие художества не бранил, а некоторые из шаржей были даже вставлены в стенную газету – проповедуемый в интернате принцип равенства между учителями и учениками неукоснительно соблюдался. Было только с издевкой сказано:
– А на одноклассников что же боишься карикатуры рисовать?!
Пожалуйста – пошли рисованные пасквили и на одноклассников. И тоже ноль негативной реакции, а только один восторг и смех.
Костариканский Бидструп был порядком озадачен – за то же самое в Лимонской школе на него лезли с кулаками, здесь же даже учителя берут себе его рисунки на память для своего семейного архива, а девчонки требуют, чтобы он на их портретах оставлял свою роспись и дату дарения.
Дальше – больше. Все физвоспитание в интернате в основном проводилось на свежем воздухе, но и спортивный зал интерната тоже редко пустовал. Группа ребят из 10 «А» повадилась после занятий закрываться в нем и до одурения гонять мяч в некую разновидность мини-футбола.
– А можно я тоже попробую, – попросился однажды к ним Копылов.
– Ну попробуй, – снисходительно улыбнулись шестифутовые верзилы.
Алекс попробовал – и тут же стал для них желанным игроком. То, что в Коста-Рике считалось средним футбольным уровнем, здесь восприняли как высший класс. Умелый, ловкий и быстрый, он мог обвести полкоманды и выдать исключительный пас, или даже сам забить каким-либо особенным артистическим образом, вызывавшим восторг даже у противника. Причем, держа в уме свою конечную взнуздательную цель, он почти всегда предпочитал осчастливить кого-нибудь другого, что, разумеется, оценивалось его новыми товарищами по гамбургскому счету.
Из спортивного зала десятиклассники нередко перемещались в подвальный тир, который был в два раза больше подвального тира Гонсалесов в Лимоне. Восьмиклассников водили сюда стрелять только из мелкашек и лишь старшеклассникам позволялось тренироваться на пистолетах, калашниковых и американских самозарядках. Алекс на автоматы не претендовал, зато из «Макарова» на первом же занятии показал едва ли не самый лучший результат школы и с тех пор тоже стал в тире завсегдатаем и знаменитостью.
И месяца не прошло, как уже почти все свое свободное время он проводил в стане десятиклассников, что наполнило его интернатовскую жизнь особым авантюрным смыслом. Разумеется, такая его автономность не могло сильно понравиться собственным одноклассникам. Больше всех возмущалась Даниловна:
– Ребята в классе обижаются, что ты слишком откровенно демонстрируешь им свое пренебрежение.
Можно было конечно отмахнуться от нее, но костариканские навыки деликатничанья с девчонками были еще слишком сильны в Алексе, поэтому ему проще было ответить серьезно:
– Кто-то сказал: хочешь быстрее стать взрослым, общайся только с теми, кто старше тебя. Да и вообще, разве это не мое законное право вести себя так, как мне самому нравится?
– Думаешь, мы все глупее тебя?
Обижать ее, говоря утвердительно, не хотелось, поэтому он чуть смягчил свои слова:
– Думаю, что вы все просто любите стоять на месте и ждать, когда с вами что-то произойдет, а я хочу быть в постоянном движении.
Даниловна лишь презрительно хмыкнула на это и буквально через несколько дней сумела доказать, что, по крайней мере, относительно ее умственных способностей он не совсем прав.
Видеозал, как и другие факультативные помещения, тоже был всегда в распоряжении старших классов, мол, берите кассеты и смотрите, что хотите. И однажды, когда десятому «А» вздумалось без преподавателя посмотреть «Заводной апельсин», Алекс взял с собой туда и Даниловну.
Как обычно подростки смотрят про ровесников-хулиганов, ну конечно со смехом, восторженными возгласами и циничными замечаниями. Копылов видел фильм еще в Лимоне, поэтому больше косился на свою соседку, как она воспримет героя, в честь которого родители назвали его, Алексом.
В самых откровенных сценах Даниловна морщилась от отвращения, но продолжала внимательно смотреть.
Когда включили свет, кто-то из десятиклассников напрямую обратился к гостье:
– А что скажет наша юная леди?
Вопрос был задан по-русски, но Даниловна для Алекса ответила по-английски:
– Полная туфта.
– Это почему же? – даже чуть обиделся десятиклассник.
– Когда Алекс выпендривается, еще ничего. Зато полная лажа с самим перевоспитанием. Алексу силой раскрыли глаза и заставили смотреть на сцены насилия, и они его якобы ужаснули, а рядом сидели обычные врачи и со скукой смотрели на те же самые сцены. Их они почему-то не ужасали. Глупая английская выдумка для самых одноклеточных.
Два десятка ребят молча переваривали ее ответ.
– А ведь она в чем-то права, – похвалил кто-то.
Копылов почувствовал легкий укол: как он сам прежде этого не замечал. Вот тебе и собственные недалекие одноклассники. С той поры он стал относиться к Даниловне чуть с большим уважением, допуская, что она может понимать что-то глубже и оригинальней, чем он.
Что же касается самой старосты, то ее отношение к Алексу можно было сравнить с некими постоянно действующими качелями: восхищение – презрение, взгляд свысока – взгляд снизу, любование – раздражение.
Тут еще прозорливые девчонки начали подначивать ее:
– Признайся – ты просто влюблена в него.
– Конечно, прямо жить без него не могу, – сердито отмахивалась она.
На самом деле героями ее грез были сразу несколько ребят, в основном старшеклассников, причем каждый месяц фаворитом оказывался то один, то другой. Причина крылась в ее старательной подготовке к будущей двойной жизни. Любить правильных пусть и успешных ребят – это же такая тоска. Иное дело – роман с разведчиком-нелегалом. Двойная-тройная опасность, двойной-тройной запрет – вот это да! Вот это настоящее! И чтобы эта любовь непременно раскрутилась не здесь, а в Париже, Нью-Йорке, на худой конец в Лондоне. Именно там они должны случайно встретиться в качестве двух нелегалов принадлежащих к разным резентурам. Поэтому и обращала свой благосклонный взгляд на многих избранников, дабы было потом одному из них что рассказать про их совместную янычарскую юность. Ведь вряд ли кто-либо из них запомнит ее здесь, точно так же, как не запоминает она сейчас пятиклашек и шестиклашек. А она ему все тогда про его школярство и выложит.