О людях и нелюдях

Алесько С.

Определенные ограничения имелись и на места проживания нелюдей. Районы оборотней существовали почти во всех городах. Большей частью это были грязные трущобы, но встречались и довольно зажиточные кварталы. Селянам разрешалось самим решать, позволять племени Клыкастого жить в их деревне или нет. Обычно чем дальше от города, тем более строгими становились нравы, и тем меньше оборотней можно было встретить в селениях. Лишь на северо-востоке, по берегу Свинцового моря у Лихого острова рыбацкие деревушки населяли, главным образом оборотни и полукровки, они же проживали в селениях, удаленных от побережья. Эту часть Лада частенько именовали Землями Клыкастого.

Для младшего княжича все в новой жизни было незнакомо. Он не просто лишился своего положения, а еще и оказался в самом низу, не просто нищим, но нищим оборотнем. Единственное, что далось легко, пришло само собой — это новое имя. Когда подвыпивший, а потому добрый, селянин согласился подвезти оборванного худого парня на телеге и спросил, как зовут попутчика, тот, ни на миг не задумавшись, ответил: «Дрозд».

Дрозд скитался по дорогам, тщательно избегая владений Соколиного. Уже в первый год он многое узнал о жизни оборотней. Иные знания доставались совершенно случайно, например, страшный урок о том, что перекидываться можно лишь в безопасном месте.

Сам новоиспеченный оборотень не пострадал во время оборота лишь из-за воспитанного с детства стыда наготы. Иной раз обстоятельства складывались так, что на четырех удирать было сподручней, чем на двух. И даже оставалось время перекинуться. Но мысль о том, что придется раздеться донага в людном месте или того хуже, вообще лишиться одежды, ни разу не позволила рискнуть. Оборотни же в большинстве своем ложным стыдом не страдали. Они едва ли не полжизни разгуливали нагишом в зверином обличье, и детей своих не слишком строго приучали надевать штанишки-платьица. Иначе где на чад одежды напасешься, когда им десять стукнет? Дрозд быстро понял, что распущенность и бесстыдство оборотней, за которые их так ненавидели блюстители нравственности, проистекают не из природной порочности, а скорее, наоборот, из большей естественности.

Перекидываться с особой оглядкой он стал после случая в кабаке. Обротень-медведь, набравшийся в стельку в человеческом обличье, повздорил из-за чего-то со стражником. Служивый ткнул в заросшую физиономию нелюдя серебряный крылик. Медведь злобно зарычал и стал перекидываться. Но стоило его голове изменить очертания, будто поплыть, как стражник, тоже изрядно выпивший, хватил противника по лбу тяжелой оловянной кружкой. Голова раскололась легко, будто гнилая тыква. Дрозда вывернуло прямо под стол. Он не помнил, как выбрался на улицу, а потом еще долго слышал во сне омерзительный хлопок, раздавшийся, когда кружка соприкоснулась с меняющим очертания черепом оборотня.

Другой полезный урок Дрозду преподала очаровательная молоденькая девица-кошечка, увивавшаяся вокруг его стола в очередном кабаке. Он, конечно, заметил ее авансы, но никак не отреагировал, ибо не мог оторваться от созерцания уже немолодой соплеменницы изможденного вида, разносившей пиво посетителям.

Парень сам не понимал, что с ним творится. Случалось такое уже далеко не впервые. Та или иная женщина-оборотень вдруг безраздельно овладевала его вниманием, он совершенно дурел, не сводил с нее глаз, иногда даже пытался подойти, но неизменно получал по морде. А через несколько дней, если случалось задержаться на одном месте, интерес вдруг пропадал, хотя дама сама иной раз начинала строить ему глазки.

Заинтересованная кошечка не выдержала и заговорила с ним.

— Ну что ты пялишься на эту… собачку? Ведь сам понимаешь, что не получишь.

— Почему? — он уставился на нее со столь неподдельным удивлением, что кошечка расхохоталась.

— Откуда ты такой? Тебя люди растили?

— А что?

— Да ничего. Правда не знаешь или прикидываешься?

— Чего не знаю? Хотя да, наверное, не знаю, — напряжение в паху стало настолько невыносимым, что он решил плюнуть на вожделенную особу и пойти с кошечкой. — Объяснишь?

— Угум-м-мр-р, — девица скользнула ему на колени, обвила руками шею. — Ты только не перекидывайся при мне, ладно? Я собак боюсь.

— Катитесь отсюда, твари! — прикрикнул на них проходивший мимо кабатчик.

А после, лежа в постели в комнатушке кошечки, он узнал, что оборотни чуют, когда их женщины способны зачать. Это состояние и привлекает больше всего, как животных во время гона.

— Так я повелся, будто кобель? — ему стало смешно.

— Так ты ж кобель и есть, — хихикнула кошечка. — Надо же, совсем взрослый, с женщинами обращаться очень даже умеешь, а про запах любви не знал.

Время шло, Дрозд втягивался в новую жизнь. Не то чтобы она ему нравилась, но хотя бы становилась привычной. Вернуться к отцу не позволяла новая природа. Он слышал рассказы о горе Соколиного, потерявшего всю семью, а однажды мельком видел того на улице Венцеграда во время торжественного выезда. Князь тогда посещал столицу по приглашению короля Беркута.

К удивлению и радости сына, Соколиный не сильно изменился. Видно, потеря жены в свое время выжгла в нем все чувства без остатка, и смерть сыновей уже не могла подкосить больше. Смерть не могла, подумал тогда Дрозд, а вот известие о том, что младший выжил, но перестал быть человеком… И стремление когда-нибудь вернуться домой, в замок на Грозовом утесе, в тот день сошло на нет, а в душе вновь угнездились жгучее чувство вины за случившееся и отвращение к себе.

После этого он долго жил в лесу псом, сцепляясь при каждом удобном случае с настоящими волками, пытаясь или погибнуть в драке, или с помощью животной ярости задавить рассудок, но не преуспел ни в том, ни в другом. Сражения со зверями лишь закалили (ведь заживить раны ничего не стоило), научили драться на четырех, используя в качестве оружия зубы. Не думать не получалось, равно как и прожить без человеческой еды: несколько раз, не удержавшись, украл узелки с обедом у селян на покосе. Да, сожрал все в песьем облике, но какая, к Клыкастому, разница…

В конце концов от такой жизни Дрозд захандрил еще больше и вернулся в человеческое обличье. Кое-как соскреб заржавевшим в тайнике ножом бороду и обкарнал волосы.

Поначалу Дрозд никак не мог привыкнуть, что короткая аккуратная шерсть пса превращается в такое безобразие, стоит пробыть зверем достаточно долго. Но, видно, у волос имелись свои законы, и растительность на лице и голове оказывалась отросшей ровно настолько, насколько должна была, не перекинься он и перестань бриться и стричься.