О людях и самолётах 2
Шрифт:
10 июля. Распределял студентов на работы. Чувствовал себя плантатором. Тех, кто ещё помнит, для чего первоначально предназначался паяльник, отдал в ТЭЧ. Программеры ушли в штаб и на объективный контроль. Прикладных математиков, как не способных к созидательному труду, пристроил к кухне.
Приходила заведующая столовой. Жаловалась. Оказывается, прикладных математиков отправили собирать бруснику для лётной столовой. Собрали по стакану, остальное пожрали. В оставшееся время играли в преферанс на бруснику. Перекинул математиков на стоянки, выщипывать траву между стыками плит. Студента Вайсброта, впрочем, она попросила оставить.
12 июля. После развода на занятия ко мне подошёл студент Аверьянов и интимно доложил, что при мочеиспускании испытывает проблемы, несовместимые с учебным процессом и просит разрешения убыть в санчасть. Пошёл с ним.
Вникнув в суть проблемы, дежурный врач предложил с трёх раз угадать, с кем студент Аверьянов совершал, так сказать, соитие. Получив утвердительный ответ, угадал со второго.
Студент Аверьянов подавлен.
15 июля. Контрольныйвизит в санчасть. Аверьянов исцелён. После лечения на его щёках играет приятный румянец, исчезли прыщики на коже. Доктор объяснил, что это побочное действие антибиотиков.
Поймал себя на мысли, что теперь мне больше нравятся бледные люди. Неохотно подаю руку румяным.
18 июля.Чудовищно жарко. Над аэродромом повисло марево. Раскалённый воздух, подобно огромной пыльной подушке, давит к земле. Шерстяные брюки противно липнут к ногам, по спине тычет. Еле дожил до вечера. Набрал в местном магазинчике пива, сколько смог унести. В гостиничном номере, лязгая зубами от жажды, открыл первую.
Из бутылки, как из огнетушителя, хлестнула пена. Отнёс бутылку в раковину, где охлаждались остальные. Всё пиво вышло пеной. Вторую открывал над раковиной. Пена. Пиво мутное, прокисло. Напился воды из-под крана. Стал думать, что делать. Вспомнил, что кто-то рассказывал: если поджечь веточку и бросить в старое пиво, оно очистится, а муть уйдёт на дно. Породу дерева, конечно, не помню. Спустился во двор, наломал разных. Что мне жалко, что ли? Будем пробовать.
Поджигаю ветки, бросаю в пиво. Пиво шипит, пенится, в нем выпадают какие-то подозрительные хлопья, но оно остаётся мутным. Чувствую себя Менделеевым и Клапейроном в одном флаконе. Боюсь взрыва.
Запах в номере настолько сильный и странный, что в дверь постучалась дежурная по этажу. Долго объяснял, в чем дело. Дежурная посмотрела на меня, как на ребёнка-инвалида, и сказала, что свежее пиво принято добывать из её холодильника.
А-а-а!!! Бульк-бульк-бульк. А-а-а… Бульк-бульк-бульк.
Вечер окончился ливнем. Молнии бьют в степь, в небе полыхает ослепительным фотографическим светом. Мокрые ветки деревьев, как банные веники, хлещут по проводам, высекая снопы разноцветных искр, при этом свет в окнах домов заметно тускнеет.
Цветомузыка дождя.
19 июля.В дверь стучат ногой. Добрый знак.
Это начмед. В одной руке банка со спиртом, в другой – пакет с закуской. Пришёл проставляться. Оказалось, что мои воины из групп медэлектроники за неделю перечинили в санчасти всё, что можно воткнуть в розетку, и собрали пару новых приборчиков, с помощью которых сняли острый приступ радикулита у старшего прапорщика из вещевой службы. Прапор, который по гарнизону ковылял с палочкой, от облегчения расплакался.
– Кстати, – задумчиво сообщил начмед, – имей в виду, твои по ночам бухают.
– Откуда ты знаешь?
– А они бутылки в наш мусорный ящик складывают.
– Так может,
– Не-е-е… Наши посуду просто из окон выбрасывают…
20 июля.Пришёл студент Вайсброт. Хочет жениться на заведующей столовой. Говорит, полюбили друг друга. Сказал, что если женится, поставлю двойку на экзамене. Вайсброт напирает, что у них – чувство, я – на то, что его паспорт у меня. Просит вызвать маму. «Пусть приедет мама, мама скажет!»
Два часа уговаривал. Решили, что жениться, как честному человеку, ему всё-таки надо, но только после сдачи выпускного экзамена по «войне», ибо настоящее чувство должно пройти проверку разлукой!
Интересно, меня кормить-то в столовой не перестанут?
21 июля.
Зашёл в гарнизонный Военторг. В продуктовом отделе – совершенно пустые полки, исчезло даже детское питание и страшненькие рыбные тефтели. Продавщица читает книжку.
– А где… всё?
– Как где?! Вчера всё ваши термиты вынесли, а продуктовая машина будет только завтра.
– Какие термиты? – испуганно спрашиваю я, прикидывая, что делать, если на меня бросится сумасшедшая продавщица.
– Известно какие, вон, – тычет она книжкой в окно.
По асфальтовой дорожке идут мои студенты. Их проинструктировали, что по гарнизону передвигаться можно только строем, и теперь они муравьиными цепочками ползают от магазина к магазину и скупают всё, что можно жевать, глотать и курить…
22 июля.
Вызвал командир полка.
Кабинет у командира странный. Наверное, так выглядели деревенские избы, куда крестьяне после революции тащили из барских домов всё, что попадалось под руку. Справа стоит ужасно захватанный руками полированный сервант. На серванте лежат защитный шлем и фуражка, на стеклянных полочках – рюмки с какими-то подозрительными разводами и вымпелы. Командирский стол обычный, канцелярский, зато рядом с телефонной этажеркой красуется огромный, очень старый напольный глобус. Может, его вывезли прямо из Рейхсканцелярии, не знаю…
– Ну что, сказал командир, – пора подбивать бабки. Стреляли? Стреляли. Траву на взлётке щипали? Хорошо щипали, новая теперь вырастет только в будущем году. Поварих гм… любили, триппером болели. Думаю, сборы удались. Тем более, все живы и относительно здоровы. Сколько у тебя человек в санчасти?
– Четверо…
– Хочешь – забирай, а хочешь – сделаем укол, здесь усыпим.
– Куда забирать, товарищ командир?
– А я разве не сказал? Во память, а? Сегодня же вечером борт на Чкаловское. И чтобы духу вашего здесь не было, а то в понедельник прибывают казанцы из авиационного института, ваши палатки и шмотки им и достанутся. Опять же, сапоги разносили, большое государственное дело сделали.
Документы оформлены?
– Так точно! (Ха! Они у меня уже к исходу третьего дня сбора были оформлены).
– Тогда – тридцать секунд – колёса в воздухе!
В расположении построил войско. Объяснил задачу. Успеваем свернуться – убываем вечером. Нет – служим ещё 10 дней.
Лагерь исчез со сверхъестественной быстротой. Заметил, что на центральный кол штабной палатки натянут презерватив. Гм…
Летим. Многие летят в первый раз, а на Ил-76 не летал вообще никто. Войско сидит на откидных железных лавках вдоль бортов, остальные – прямо на полу. Из дверей пилотской кабины выглядывает правак. Самолёт начинает крениться на левый борт. Студенты цепляются за лавки, потом начинают катиться с правого борта на левый.