О людях и самолётах 2
Шрифт:
– Не уйдёт он, товарищ командир, – сказал я, выглянув в окно.
– Уйдёт, никуда не денется, уже недолго, – взглянул на часы командир, – у тебя почитать ничего нет?
– Нет… разве что наставление по ИАС, настольная книга, можно сказать. Хотите?
– Ты что, инженер, опух? Сам его читай!
Командир подошёл к окну, оперся лбом в горячее стекло и с отвращением отдёрнул голову. На стекле остался мокрый след.
– Достала жара… Запроси-ка «Заветный», взлетели наши борта?
– Говорят, взлетели… Товарищ командир, а они что же, обратно?..
– Естественно, –
Теперь я уже окончательно перестал что-либо понимать. Может, правда учения?
Через час я уже слышал по радио весёлую перебранку между экипажами, каждый из которых норовил сесть первым, а через полтора первый бомбардировщик со знакомым бортовым номером катился по рулёжке. Однако что-то было не так. Я потянулся за биноклем и поймал на себе внимательный взгляд командира. Наведя бинокль по глазам, я пригляделся и…
– Так ведь это не МС-ки! А бортовые – наши… Странно.
– Ясное дело не МС-ки, – усмехнулся командир, – это «К», им, должно быть, лет по тридцать. Когда их в строй вводили, все помойки ограбили, запчасти искали. Боялись, не долетят. Но всё по-честному. Четыре ушло, четыре пришло!
– А вдруг, заметят?
– Кто, Табаки, или эти, обкуренные? – командир кивнул в сторону суверенного барака. – Вот ты, инженер полка, и то не сразу подмену заметил, и никому об этом не скажешь, верно? И никто не скажет. Кстати, я тебе ещё не говорил? Ты сегодня сдаёшь дела, а завтра в ночь улетаешь на Большую Землю, будет борт. Документы готовы, заберёшь в строевом. Собраться успеешь?
Я киваю. Собирать мне почти нечего.
Китайский термос
– А всё-таки, деликатный ты парень, – заметил Николай.
– Да, я такой! Прямо не мужчина, а облако в штанах.
– Какое ещё облако?
– Кучевое. Балла два-три. Имени Вэ Вэ Маяковского.
– А-а-а, ты вот о чём… – догадался Николай, – опять эти… интеллигентские штучки…
– Нет, ну вы скажите, я ему стихи читаю, а он ещё и обзывается?! Запомните, товарищ старший лейтенант, Владимир Ильич Ленин учил, что интеллигенция – говно. Стало быть, мы с тобой, да-да, нечего кривиться, мы с тобой – тоже интеллигенция, но не простая, а народная. Так сказать, плоть от плоти.
– От какой ещё плоти?
– Ты – от крайней! Чего пристал, не видишь, магнитофон починяю?
Мы сидели в комнате офицерского общежития. Серенький зимний день растворялся в сумерках, сухой снежок шуршал в листьях старой липы за окном и через открытую форточку влетал в комнату. Было тихо и уютно, на столе горела настольная лампа, на экране осциллографа прыгал зелёный лучик. Пахло канифолью и обычным для военного общежития запахом – кожей, сапожным кремом и новыми шинелями.
– Долго тебе ещё? – спросил Николай, прихлёбывая из кружки зелёный чай, – разговор есть.
– Да нет, неисправность я нашёл, «электролит» потёк. Сейчас я вместо него танталовый поставлю, и всё будет, как надо.
– А чего он потёк? – проявил любознательность Николай.
– Как же ему не потечь, – хмыкнул я, – если он
– А сразу танталовый поставить было нельзя?
– А, знаешь, почём ныне тантал? Дорог он, тантал-то, не укупишь! Только на оборонный щит!
Я закончил паять, воткнул вилку в розетку и нажал кнопку «Воспр.» «Па-а-а острым иглам яркого огня-у-у…» утробно взвыл магнитофон.
– Тьфу, бля, ещё и смазывать придётся! – сплюнул я. – А с чего это ты решил, что я сильно деликатный?
– Ну, как… – неожиданно серьёзно ответил Коля, – живём мы в одной комнате вот уже, почитай, два месяца, а ты вот про себя всё рассказал, а мне ни одного вопроса не задал, кто я такой, кем служу, и вообще…
– Во многия знания многия печали! – хмыкнул я. – И потом, советский офицер должен сочетать широту души со сдержанностью! Вот ты – старший лейтенант, а голова седая. Не куришь, пьёшь только зелёный чай. На половое довольствие не встал, по всем признакам – явный враг. А вдруг ты меня вербовать будешь?!
– Тебя – вербовать?! – поперхнулся чаем Николай, – тебе бы в замполиты, а ты со своими локаторами возишься, надо же, какой талант пропадает!
– Не могу. Военно-врачебную комиссию на комиссара мне не пройти: железы внутренней секреции желчь вырабатывают в недостаточном количестве. Так что я ограниченно годен к военной службе – только на инженерно-технические должности…
– Ну ладно, – вздохнул Николай, – языками с тобой меряться бесполезно, это-то я за два месяца усвоил, а всё-таки, поговорить с тобой хочу. Точнее, рассказать кое-что и посоветоваться. Ты как?
Я положил паяльник и обернулся.
– Коль, ты извини, что я дурака валяю, я же не знал, что ты серьёзно. Ты начинай, а я пока с магнитофоном закончу, ладно?
– Ладно, – сказал Николай, – чай будешь?
– Потом.
Николай взял со стола свой большой серо-голубой китайский термос и кружку, поставил их на тумбочку и лёг, заложив руки за голову. Я заметил, что в таком положении он мог лежать часами. Я как-то попробовал, но больше пяти минут не выдержал.
Николай говорил ровным, глуховатым голосом, почти без интонаций и без пауз, какие обычно делают люди, обдумывая следующую фразу.
– Началось всё в Афгане. Хотя нет, так ты не поймёшь, на самом деле всё началось гораздо раньше. В общем, я буду рассказывать, как смогу, а уж ты, если чего не поймёшь – спросишь.
Со своей будущей женой я познакомился в Сухуми, но тогда я ещё и в мыслях не держал, что она будет моей женой, да я и вообще жениться не собирался, но она решила по-своему. Она всегда всё решала по-своему. Да…
Это бы мой первый офицерский отпуск, по случаю мне досталась путёвка на турбазу, в ноябре никто ехать не хотел, ну, а мне было всё равно. Там и познакомились. Она была из Ленинграда, работала в каком-то КБ, не помню сейчас. Ну, как обычно, курортный роман, хи-хи, ха-ха, винцо, шашлычки, в море ночью, правда не купались – уже холодно было. Держала она себя строго, ну, а мне особенно и не надо было, так, отдыхали вместе, и всё. Она уезжала первой, я поехал до Сочи её проводить, и она у меня адрес попросила.