О людях и самолётах 2

Крюков Михаил Григорьевич

Воробьёв покопался в ящике для ЗИПа и разочарованно сказал:

–Пусто…

– Ну, значит бойцы схомячили, больше нету ничего…

– Ладно… Чего в эфире слышно?

– Спецы уже на подходе, да, наверное, уже здесь, сходи, посмотри, а то мне от радиостанции отходить нельзя.

– Дай бинокль.

– В сумке, на борту. Не забудь вернуть, облучённый!

– Получишь у Пушкина! До свиданья, дефективный! – беззлобно процитировал Воробьёв и полез наружу.

Бронетранспортёр со «спецами» как раз выехал из-за поворота. Около комдива и его свиты он остановился, из машины выбрались четыре человека с незнакомым оружием, в бронежилетах поверх бушлатов и касках-сферах. Один держал

на поводке овчарку.

Быстро поговорив с комдивом и осмотревшись, один из них постучал прикладом по броне. Машина тронулась и поползла в сторону рощицы, спецы быстро шли по колеям машины, стараясь не высовываться из-за её габаритов.

Внезапно что-то несколько раз треснуло. Воробьёв не сразу понял, что это, наверное, Коптилов стрелял по бронетранспортеру. БТР остановился, крупнокалиберный пулемёт в башне пошевелился, как бы нюхая воздух, и вдруг неожиданно басовито и раскатисто ответил очередью. В рощице взметнулось снежное облако, а транспортёр вдруг резко взял с места и наискось вломился в кусты, закрывая своим корпусом штурмующих от Коптилова. Спецы метнулись вперёд, а БТР дал задний ход, отъехал метров на сто и остановился, держа под прицелом пулемёта рощицу. Стрельбы больше слышно не было.

Через пару минут из кустов вышел один из спецов, держа автомат на плече. Глядя в сторону комдива, он скрестил перед лицом кисти рук, а потом, не торопясь, пошёл к бронетранспортёру. Из рощицы вышли ещё двое, он волокли, взяв подмышки, тело в солдатской шинели. Вытащив из кустов, они бросили его лицом вниз в снег.

Воробьёв смотрел в бинокль, не снимая очков, поэтому видно было неважно, но ему показалось, что за телом тянется кровавый след.

Воробьёва пробрал озноб, он поёжился, взглянул на небо и вдруг понял, что день заканчивается. Маленькое, как раскалённый пятак, солнце валилось за реку, и там, на закате, небо уже окрасилось тревожным, малиновым цветом, а снизу вверх поднимались фиолетовые полоски облаков, похожих на ледяной туман.

Завтра будет ещё один морозный день, – подумал Воробьёв, – такой же, как сегодня зимний и пронзительно ясный день…

Маленький сержант

Полковой «контрик» по кличке «Ласковый Толя» вышел из военторговской столовой и, не торопясь, закурил. Питание по лётно-технической норме ему, так же как политрабочим и тыловикам, не полагалось, поэтому приходилось обедать в «платке». В этой столовой не было официанток, и приходилось отстаивать небольшую очередь, но зато в буфете можно было купить бутылку «Жигулёвского». Употребление пива в рабочее время, в общем-то, не одобрялось, но и не запрещалось, поэтому Толя за обедом себя побаловал бутылочкой и сейчас пребывал в полной гармонией с природой и самим собой.

По утрам уже подмораживало, но на солнце было тепло. День был не лётный, поэтому в гарнизоне было тихо, только высоко над головой шумели сосны, а вдалеке на аэродроме звенел, как комар, транспортник. Из столовой, дурачась, вывалились два старших лейтенанта, один со смехом надвинул другому фуражку на нос. Увидев Толю, они враз поскучнели, отдали ему честь и быстро свернули за угол. Толя вздохнул. В отличие от многих своих коллег, Толя действительно был хорошим, дружелюбным парнем и улыбался окружающим от чистого сердца, однако гарнизонный люд считал его улыбку какой-то особо изощрённой хитростью Конторы и предпочитал обходить контрика стороной.

Подавив привычный вздох, Толя выбросил сигарету и стал раздумывать, чем бы ему заняться. Срочных дел не было, и Толя решил сходить в штаб, узнать насчёт входящей почты и пообщаться с оперативным дежурным КП дивизии, чтобы «вообще быть в курсе».

Слева остался солдатский клуб, неаккуратно сложенный из серого кирпича, давным-давно закрытый газетный киоск и скучающая мороженщица. Жилая зона закончилась, начались казармы и штабные бараки. Толя, не торопясь, шёл по асфальтированной дорожке, которую кое-где вспучили корни деревьев. Глядя себе под ноги, Толя неожиданно заметил что-то подозрительно знакомое и явно лишнее на асфальте. Приглядевшись, Толя сказал «Ё-ё-ё…» и осторожно, чтобы не расстаться с обедом и пивом, нагнулся. На асфальте лежали обгорелые розовые листки из шифроблокнота, а сверху, кружась как снежинки, падали новые обрывки.

Толя осмотрелся и быстро нашёл то, что искал. Над печной трубой штаба связистов дрожал горячий воздух… «Опять сетку не поставили…» – подумал он и, кряхтя, стал собирать недогоревшие обрывки государственной тайны.

Вообще-то в каждом штабе имелась особая машина для уничтожения секретных бумаг, угрюмое дитя ВПК, гибрид мусорного ящика и роторной точилки для карандашей. Но, как часто бывало в плановом советском хозяйстве, хорошая сталь пошла на тетрадочные скрепки, а плохая – на фрезы этого недошреддера, из-за чего качественной расчленёнки уничтожаемых бумаг не получалось, и их стали просто жечь в печке, а чтобы бумагу не вытягивало из печной трубы, была внедрена особая рацуха – несгораемые сетки. Вот такую-то сетку и не поставили в штабе у связистов, за что им предстоял лёгкий втык.

В строевом отделении связистов работала младший сержант Танюша Снегирёва, которую из-за яркого румянца, делающего её похожей на весёлую зимнюю птичку, звали просто – Снегирёк. Даже у вечно хмурого комбата при виде Танюши теплели глаза, он звал её «товарищ маленький сержант». Вокруг Танюши вечно крутились молодые лётчики и технари, и даже какой-нибудь замшелый капитан из «мазуты», увидев её, багровел лысиной, воровато озирался в поисках жены и потихоньку кряхтел: «Итить, будь я помоложе…». Но никто не мог похвастаться Танюшиной благосклонностью. Выросшая в гарнизоне, она отлично знала, что такое гарнизонные слухи, поэтому одинаково ослепительно улыбалась всем… и никому. До тех пор, пока в батальон не пришёл новый начальник штаба.

Начальник штаба у связистов был из ссыльных. Толя знал, что раньше он служил в Москве, но погорел вместе со своим начальником, причём в самом прямом смысле слова. Вечеринка с участием телефонисток с узла связи, традиционно проходившая в штабе, в тот раз закончилась впечатляющим пожаром с выбрасыванием из окон служебных сейфов и прыжками на пожарную лестницу. Никто не пострадал, но информация о пожаре ушла на самый верх, генерала, начальника управления, уволили в запас, а прочих погорельцев отправили смывать копоть в войска.

Майор Николаев не скрывал, что долго занимать должность начальника штаба всего лишь отдельного батальона не собирается и ждёт, когда для него освободится хорошее место в штабе ГСВГ. [59] К своим служебным обязанностям, однако, он относился добросовестно, и после предыдущего хамоватого и часто нетрезвого НШ выглядел чуть ли не идеалом штабиста. Несмотря на это, подтянутого и всегда корректного майора в батальоне невзлюбили за подчёркнутую сухость и какое-то деревянное равнодушие к людям. Офицеры заметили, что даже гарнизонные собаки, во множестве отирающиеся возле штаба и казармы и собирающие дань сахаром со всех без исключения офицеров и солдат, к Николаеву не подходили ни разу.

59

ГСВГ – группа советских войск в Германии.