О людях и самолётах 2
Шрифт:
– Вы к кому? – спросил я, получив, наконец, возможность снять руки с бумаг и принять более-менее естественную позу.
– Я бы хотел видеть начальника пятого курса, – объяснил посетитель.
– Прошу! – показал я на свободный стул, – это я и есть.
Обычный мужичок, за сорок, с изрядной лысиной, весь какой-то сероватый, невзрачный, я бы сказал, мышевидный.
– Я отец студента (тут он назвал фамилию), и хотел бы узнать, где он будет проходить сбор.
Я порылся в списках и назвал гарнизон.
– Кстати, в эту точку еду я сам.
– Очень хорошо! – обрадовался мышевидный. – Скажите, а… вы моего сына
– Нет, я в их взводе занятия не вёл. А что?
– Ну… гм… – замялся он, – видите ли, мальчик немного… своеобразный…
– У него что, проблемы со здоровьем?
– Нет, что вы, в обычном смысле – нет, иначе он не смог бы поступить, но…
Я молча ждал, пока мой собеседник выберется из неудобного положения, в которое он сам себя загнал. Если он скажет «больной», я отправлю парня на военно-врачебную комиссию, а если скажет «здоров», тогда вообще непонятно, зачем он пришёл и завёл этот разговор.
– Я бы хотел попросить…ну… чтобы в части вы уделяли моему сыну немного больше внимания, чем остальным, вот и всё… – наконец сформулировал он.
– Хорошо, не беспокойтесь, – я пододвинул к себе ежедневник, – всё будет в порядке, полк хороший, я там уже проводил сбор, условия нормальные, от Москвы не очень далеко, вы можете приехать к нему на Присягу.
– Да, – сказал он, – я приеду. Обязательно. Извините за беспокойство. Всего доброго.
После ухода моего странного гостя я, конечно, сразу же нашёл личную карточку его сына. Ничего особенного. Парень неплохо учился, взысканий не имел. Так… Ну, аттестации командира взвода, написанные под диктовку куратора, мы пропустим… Вот, автобиография. Тоже ничего необычного. Мать умерла, не повезло парню… В институт поступил сразу после школы… Годен с незначительными ограничениями… Оп-паньки… Отец – сотрудник КГБ! Надо же… Хотя, кто их знает, может, чиновник какой, кадровик или снабженец…
Замученный жарой и бумажной рутиной я забыл о странном посетителе, и не вспоминал о нем до самого отъезда в войска.
***
Мы сидели в полупустом купейном вагоне пассажирского поезда. В таких поездах спросом пользуются плацкартные и общие вагоны, а народ побогаче выбирает скорые поезда.
Начался тихий, подмосковный дождик, за окном мелькали мокрые и пустые дачные станции, переезды с вереницами машин у шлагбаума, колхозные поля, поросшие какой-то сельхозрастительностью, одинокие велосипедисты, согнувшиеся под тяжестью промокших плащей…. Оставив позади Москву, поезд разогнался, погромыхивая на стыках. В купе старенького, но чистого вагона стало уютно и тепло. Завтра будут длинный, хлопотный и пыльный день, а сегодняшний вечер – твой, можно поваляться со специально взятой из дома скучной книгой, подремать, напиться из бренчащего стакана чаю, а потом всласть отоспаться под привычные поездные звуки…
В дверь постучали.
– Да! – крикнул я, подумав, что это, наверное, студент с докладом по отбою.
Дверь отъехала, и в купе вошёл какой-то мужчина в спортивном костюме с пакетом в руке. Нашарив на столике очки, я пригляделся и вспомнил, что это тот самый мышевидный КГБ-шник.
– Вы позволите? – спросил он.
– Пожалуйста. – Я подтянул ноги и указал на полку.
– Вот, – сказал он, доставая из пакета бутылку, – я бы хотел познакомиться с вами, товарищи офицеры, поближе…
Мой коллега удивлённо посмотрел сначала на бутылку, потом на меня, а потом на нашего посетителя. Он недавно пришёл на кафедру после академии, и наших порядков не знал. Мне же визит «отца солдата» совсем не понравился. Пить спиртное с незнакомым человеком в поезде, да ещё и с отцом одного из наших студентов, да ещё работающим в «конторе» я вовсе не собирался.
– Извините, – хмуро сказал я. – Вечер встречи придётся перенести. Нам пить нельзя – людей везём, мало ли что может случиться? Да и вообще, я не привык к студентам идти со «шлейфом».
Установилось неловкое молчание. Выждав несколько секунд и поняв, что мы ждём его ухода, мужик извинился, сунул бутылку обратно в пакет и вышел.
– Ни фига ж себе… – удивлённо сказал мой коллега, – Это что, у вас каждый раз такие номера?
– Не поверишь – первый раз… – ответил я, – даже и не знаю, что подумать. Давай-ка мы с тобой будем повнимательнее. Вообще повнимательнее. А то нарвёмся в полный рост и не заметим где…
Следующим утром на вокзале нашего надоедливого попутчика видно не было, то ли старался на глаза не попадаться, то ли мы в процессе суетливой перегрузки студенческих организмов из вагонов в «Уралы» просто не обратили на него внимания.
В гарнизоне я приказал коллеге организовать семинар на тему «Как нам обустроить казарму», а сам решил заложить круг почёта по штабам. Нужно было представиться начальнику центра – генералу, договориться с тыловиками о питании и обмундировании студентов, которые, переступив границу КПП, стали курсантами, и решить ещё десяток подобных вопросов.
Проблемы обычно возникают, если полк сталкивается с нашествием военизированных студентов в первый раз. Ознакомившись с директивой Генштаба и подавив естественный приступ ужаса, управление полка занимает круговую оборону, и каждый бюрократический вопрос приходится решать с боем, как писал Маяковский, «перешагивая через юнкеров». На следующий год командно-штабная девственность оказывается уже нарушенной, всё проходит без административных лубрикатов в виде звонков из Москвы и шифротелеграмм, а уж третий приезд похож на секс старых супругов – без выключения телевизора.
Выгружая из портфеля на стол НШ центра глухо звякающие московские сувениры, я поинтересовался наличием отсутствия проблем.
– В принципе, всё нормально, – ответил НШ, машинально выстраивая бутылки в боевой порядок «колонна пар», но есть нюанс. У нас стрельбище закрыли.
– Кто?! – изумился я, – вы же типа градообразующие! Зелёный Пыс что ли наехал?
– Дачники, с-суки, вложили, – объяснил НШ. – Понастроили сараев своих у самого аэродрома, ну и стали жаловаться, мол, пули над головами свистят. А чего бы им не свистеть? Ты же наших чингачгуков видел. Кто флажок на обваловании сбил, тот у них – «лётчик-снайпер». Ну и запретили нам стрелять.
– А как же Присяга? – спросил я. – Положено же отстреляться…
– Хороший вопрос, архиверный. Нет стрельб – нельзя Присягу проводить. Вот ты и думай, как-никак цельным подполковником работаешь. В Москву звони, пусть там решают.
– Ну, для этого-то мне и звонить не надо. А то я не знаю, чего они решат… А ещё стрельбища у кого-нибудь здесь есть?
– Есть одно, у МВД-шников. У них там что-то вроде тюрьмы или колонии, не знаю точно, так при ней есть стрельбище. Можно отстреляться там, но… нельзя. Они денег хотят.