О маленьких рыбаках и больших рыбах. Наш аквариум
Шрифт:
Николай Николаевич замолчал, наконец, и посмотрел на нас выжидательно.
Мы с Федей потоптались на месте, пробормотали какие-то прощальные слова, поклонились и, все убыстряя шаги, направились в переднюю. Схватили свои фуражки и, как только вышли во двор, не вытерпели, — бегом побежали. Остановились мы только тогда, когда уже были далеко. Вздохнули оба с облегчением, и стало нам легко и весело.
Но ненадолго. А аквариум-то как же, думаю. За эти дни я так сжился с мыслью, что у нас с Федей будет аквариум, что отказаться от нее казалось просто невозможным.
— Не дал аквариума! Как это он сказал, Федя: «Отчета себе не отдаете, зачем вам аквариум». Так, что ли?
— А ты, Шурик, уж больно плохо ему про аквариум рассказал. Он и не понял ничего. Ты Максиму Андреичу лучше рассказывал.
— Пожалуй, и верно. Оттого и не дал. Да уж очень скучно говорить с ним... Ну, что ж теперь мы будем делать?
Федя, не задумываясь, ответил:
— Пойдем к Тараканщику!
Дом, в котором жил Тараканщик, стоял на самом краю города, на берегу реки Ярбы. Это был большой старый дом, обросший кругом высокими кустами сирени. За домом на целый квартал тянулся сад. Высокое крыльцо выходило прямо на улицу.
Мы поднялись по скрипучим ступеням и вошли в сени, освещенные маленьким круглым окном с цветными стеклами. Из широко открытой двери, ведущей в дом, оглушительно звонко залаял на нас белый с черным пятном на голове фокстерьер с обрубленным хвостом. На его лай откуда-то появилась девочка, лет десяти-одиннадцати, с косичкой и бойкими глазами, очень похожая лицом на Тараканщика. Она громко закричала на собаку:
— Чарли! Перестань! Чарли! — но Чарли только усиленно завилял своим обрубком и залился таким исступленным лаем и так угрожающе бросился на нас, что мы отступили. Тогда девочка взяла собаку на руки и хлопнула ее ладонью по лбу. Чарли умолк, а девочка вопросительно поглядела на нас.
— Нам бы, — говорю, — нужно... — и запнулся. Я хотел сказать: Тараканщика, но сообразив, что так будет неудобно. — Борю... Студента...
— Боря! Борис! Борька! — громко закричала девочка, а фокстерьер у нее на руках опять залился отчаянно-звонким лаем. — Борька же! — старалась перекричать девочка и даже ногой от нетерпения топнула.
— Иду. В чем дело? Пожар? Землетрясение? Потоп? Почему такой шум, гвалт, крик, лай?
В переднюю вошел Тараканщик, все в той же линялой ситцевой рубашке, в которой мы видели его в Макарьине.
Увидев нас, он сказал:
— А! Пришли? Пришли. Так! Не оглохли от этого шума? Не оглохли. Так. Ну, пойдемте ко мне.
Комната у Тараканщика была маленькая, окно ее выходило в сад, прямо в сиреневый куст. На столе стоял блестящий микроскоп под стеклянным колпаком, несколько баночек, пробковые пластинки с наколотыми на них насекомыми, какие-то дощечки с растянутыми бабочками. На окне две-три большие банки с водой и растениями.
Но разглядывать все эти интересные вещи было некогда. Не дав нам опомниться, Тараканщик засыпал нас вопросами. Мы с Федей едва-едва успевали отвечать. И уж через несколько минут Тараканщик узнал обо всех наших неудачах.
— Так, — сказал Тараканщик. — Ну, а теперь поговорим серьезно. Поговорим? Поговорим. На что вам аквариум?
Я даже удивился такому вопросу.
— Как на что? Животных водяных изучать... «Пресноводную фауну», — вспомнились мне слова Николая Николаевича.
— Ага, пресноводную фауну! Так. А я думал для того, чтобы на окно поставить и золотых рыбок напустить. Вместо украшения. Для этого? Нет, не для этого? А тогда вам и не надо аквариума! Не надо? Не надо. Так?
— Не понимаю, — говорю.
— А вот сейчас поймешь. Ты вот всю «пресноводную фауну» Макарьинского пруда в одном ведерке нес. И что ты домой принес? Рожки да ножки? Так? Так. Ну, и в аквариуме то же будет. Скушают они друг друга. Понял? Скушают. Это раз. Теперь два. Ты где нашел личинок ручейников? В ручье с ключевой водой? В ручье. А карасиков? В пруде? В тине? В тине. А в аквариуме ты их в одну и ту же воду посадишь? Посадишь. А что будет? Сдохнут и те и другие. Сдохнут? Сдохнут. Так?
— Как же быть? — говорю, а у самого в голове уже начинает что-то брезжить. И у Феди лицо просветлело:
— Как быть? А вот как... — и Тараканщик взял с окна точно такую же банку из-под варенья, в какую я карасиков и личинок садил, и поставил ее осторожно на стол.
— Чем это вам не аквариум? Аквариум? Аквариум.
На дне банки был слой черной земли, поверх ее чистый песок и на нем два-три камешка. В прозрачной воде висело несколько стебельков какого-то растения с курчавыми серовато-зелеными полупрозрачными листочками. На стенках банки, неподвижно прикрепившись к стеклу, сидели две-три спирально завитые ракушки. Внимательно приглядевшись, я заметил еще, что по дну и по растениям ползали живые мешочки, словно сшитые из обрезков листьев. Из переднего отверстия мешочка выпячивался серебристый пузырек воздуха, и внутри его была видна головка и пара бойко работающих ножек.
— Что это такое?
— А что? Интересно? Это гусеница. Гусеница одной бабочки. Гидрокампы. Я ее и хочу вывести.
— Гусеница? В воде?!
— В том-то и дело! Только она в воде и не в воде. Внутри мешочка — воздух. Видишь, капелька его высовывается. Она воздухом дышит. Воздухом? Воздухом. Так?
— А что они едят?
— Вот это растение, что в воде плавает. Рдест. И мешочек свой они построили из его листиков.
— А ракушки зачем?
— Ракушки? Они у меня вроде дворников. Видишь, на стекле зеленый налет? Это микроскопические водоросли. А ракушки... это катушки, так называемые, поедают их. И чистят мне стекло. Так? И им хорошо, и мне. И гусениц они не трогают, и гусеницы им не мешают. Вот так и живут. В мире? В мире.
Показал нам Тараканщик и другие свои банки. В одной жили хищные личинки какого-то редкого жука, а вместе с ними — знакомые нам маленькие красные червячки — мотыль, как назвал их Тараканщик.
Личинки жука питались мотылем. В другой — личинка стрекозы и тот же мотыль. Интересные истории рассказал нам Тараканщик и про этих животных.
Мы с Федей, что называется, и уши развесили. У меня даже щеки разгорелись... Для меня уже было ясно, что большого «настоящего» аквариума нам и в самом деле не нужно... во всяком случае, без него можно пока обойтись. Ведь все равно: каждая зверушка живет по-своему. Одной нужно одно, другой — другое. Каждую устроить так, как ей нравится. А банок из-под варенья у нас найдется сколько угодно.