О маленьких рыбаках и больших рыбах. Наш аквариум
Шрифт:
— Конечно, конечно, милая Екатерина Васильевна, вам надо сейчас же его в больницу. С таким нарывом на руке шутки плохие!
— Сейчас и пойдем! Да ведь какой сарданапал, не поверите, — просится сегодня же и обратно ехать. Метлицу, видите ли, боится пропустить.
— Ну, это уж как доктор вам скажет... Пойдемте, напейтесь с дороги чаю да и идите.
— Нет, мы и чаю не будем пить. Спасибо. На пароходе, пока ехали, напились. Мы уж пойдем.
Екатерина Васильевна сложила тут же в передней на столике свои вещи — узелок, корзинку, зонтик, пообещала, что после больницы зайдет к нам, и ушла вместе с Шуркой.
Так мы с ним не успели и словом перекинуться, а только поглядели издали друг на друга.
Я спросил у мамы, что с Шуркой. Она мне сказала, что Шурка намял себе веслом ладонь до пузыря, потом пузырь лопнул, а Шурка, должно быть, загрязнил ссадину, и теперь у него нарыв, вся рука распухла. Вероятно, в больнице резать будут. Я пожалел своего приятеля.
Мама ушла на службу, а мы с Федей — на берег Ярбы. Идем, а я все думаю, что это за «метлица» такая, которой Шурка дождаться хотел, и откуда она «выпадает».
Ну, ладно, думаю, спрошу у Шурки, как придет.
Наловили мы с Федей мотылей, выкупались, вернулись домой. Только накормили своих питомцев, как Екатерина Васильевна и Шурка уже возвратились.
Шурку я сейчас же к себе в комнату привел. Рука у него вся была забинтована марлей, но вид у Шурки уже бодрый и уверенный, как всегда.
Спрашиваю у него, что сделали ему с рукой в больнице.
— Разрезали, — говорит. — Глубоко! Очень больно было. А теперь ничего. Да, вот, не позволяют сегодня домой ехать. Завтра велят на перевязку прийти. А мне как надо домой!
— Зачем тебе?
— Да ведь не сегодня-завтра метлица выпадет. Мы уже караулим ее по ночам.
— А что это за метлица?
— Неужто не знаешь? А еще рыбак!
— Не знаю. От тебя первого сегодня услышал.
— Ну, бабочки такие, с тремя хвостиками. Крупные. Они на утренней заре над рекой летают. Полетают, полетают и падают в воду. Их много бывает. Тучи целые.
— Ну и что же?
— Ну и ничего! — уже с некоторым нетерпением сказал Шурка. — Собираем их, да на них рыбу удим. На метлицу хорошая рыба берет — язи крупные, подуст, стерлядь.
— А караулить-то зачем ее надо?
— Так ведь как же не караулить? Ведь она, если хорошая погода стоит, вот как теперь, вся в один день и выпадет, а больше ее и нет за все лето.
— А как же вы узнаете, когда надо ее караулить?
— Она каждый год около одного и того же времени выпадает. Дней за восемь, за десять до Петрова дня [14] .
Я сделал про себя расчет и говорю:
— Значит, она как раз сегодня или завтра должна выпасть. Интересно!
14
То есть до 29 июня по старому стилю.
— Очень интересно. Рыба-то что делает, когда метлица падать начнет! Вся наверх поднимается и жрет. До того нажрется, что потом недели на две и клевать перестанет. Вот поедем завтра со мной в Людец, может быть, как раз угадаем на метлицу, если она сегодня не выпадет. Мы будем ее караулить возле будки Якова Иваныча.
Яков Иванович был бакенщик. Он жил в двух-трех верстах от Людца, на другом берегу Сны и присматривал за бакенами. Я бывал и у него.
Очень мне захотелось съездить в Людец — и на метлицу посмотреть, и поудить на нее интересно, и Якова Ивановича повидать хорошо бы, да и вообще в Людце хорошо. Только как же я уеду? А зверушки? Федя их кормить будет? А я, значит, без Феди... Нехорошо. Ему бы тоже интересно было. Он хотя и молчал, пока мы с Шуркой разговаривали, а слушал с интересом. Я уж его знаю, — он даже покраснел слегка. Как же быть? Думаю так и говорю Шурке:
— Не знаю... Мама отпустит ли. Да и... — и замолчал в нерешительности.
А Шурка говорит:
— Просись. Вера Александровна отпустит.
Я ничего не сказал ему на это, а сам все думаю, как же быть. А Шурка спрашивает:
— А это у тебя что же такое тут настроено? — и показывает на наши банки.
Я ему рассказал, чем мы с Федей заняты, а самому интересно стало, как Шурка отнесется к нашему новому занятию.
Шурка выслушал меня и говорит пренебрежительно:
— Занятно! Только это не по моей части, — а потом спрашивает: — Так вы и рыбу ловить бросили? Эх, вы! Ученые!..
— Да нет, мы и рыбу удить будем, только пока все некогда.
— Ну уж, я вижу — рыбаки вы пропащие! Потому ты и в Людец не хочешь ехать. Ну, что ж, воля твоя!
Мне показалось даже, что обиделся на меня Шурка. А у меня было такое чувство, будто меня в измене уличили.
Впрочем, обида скоро у Шурки прошла, и он хоть и улыбался пренебрежительно и губы презрительно сжимал, и подсмеивался над нами, но все же с интересом рассматривал наших зверушек и расспрашивал о них.
На другой день Шурка с утра ушел в больницу на перевязку, а Екатерина Васильевна — в город за покупками.
А мы с Федей опять на Ярбу пошли за мотылем. У нас такие утренние прогулки уже в привычку вошли.
Спускаемся мы под гору к реке, а у меня все вчерашний разговор с Шуркой из головы не выходит. И в Людец очень хочется съездить. Что мама меня отпустит, в этом я не сомневался. Но Шурка сегодня утром, когда уходил в больницу, так и не вспомнил о своем приглашении. Впрочем, я его еще увижу сегодня... А вот как бы сделать, чтобы и Федю позвал? Федю... А кто зверушек кормить будет, если и Федя уедет?
Так задумался я над этим трудным вопросом, что иду, смотрю в землю и ни на что не обращаю внимания.
Вдруг Федя говорит мне:
— Смотри-ка, Шурик, Тараканщик идет. Пойдем к нему.
А Тараканщика мы давно уж не видали, он уезжал куда-то. Я ему обрадовался, да и спросить у него кой-чего было надо.
Тараканщик шел по другой стороне улицы и был на этот раз без своего снаряжения — сачка и сумочки, вид имел городской, — в белом кителе с золотыми пуговицами и в новой фуражке. Видимо, в город шел.