О маленьких рыбаках и больших рыбах. Наш аквариум
Шрифт:
Закончилась наша ловля тем, что Тараканщик, махнув своим сачком несколько раз по воздуху, наловил еще десятка два взрослых поденок и посадил их в морилку.
— Ну, — говорит, — теперь у меня все есть, что мне надо. Можно кончать. Так? Так. Кончаем.
Мы подъехали к берегу и остановились отдохнуть немного. Солнце уже поднялось высоко, но метлица все еще кружилась над рекой.
Только стало ее заметно меньше. Зато вся поверхность реки была усеяна ею, как осенними желтыми листьями. Много ее лежало и на берегу, и в нашей лодке, и на дне, а на скамейках.
— Да, — сказал Тараканщик, глядя на плавающую по реке метлицу. — Какая странная жизнь! Странная? Странная. Несколько лет — речное дно, сырость, холод, мрак. Несколько часов — яркое солнечное утро, свет, тепло, воздух, и вся красота мира. И... смерть.
И замолчал, задумался. И мы с Федей задумались.
И вдруг мне представилось: а что, если эти личинки, которые живут, закопавшись в сырой холодный ил, знают, что предстоит им? И ждут. Как в сказке, заколдованная принцесса долгие годы ждет своего освобождения...
Отдохнув, мы сели с Федей вдвоем в весла, а Тараканщика посадили на корму с правильным веслом и поехали к будке.
Когда мы были уже совсем близко от нее, из кустов вдруг загремел голос Якова Ивановича:
— Куда вас прет, дьяволы! На язок прямо! — впрочем, он тут же добавил ласково, журчащим голосом: — Язок мой, голубчики, поберегите!
Я оглянулся — в самом деле, и Яков Иванович, и его язок были совсем близко. Это Тараканщик так неумело направил лодку. Я вообще заметил, что Тараканщик к лодке не привык и держится на ней неуверенно. Мне показалось далее, что он побаивается ее слегка.
Поэтому я поглядел на него снисходительно и говорю:
— Вы, Борис Владимирович, положите весло. Мы и без вас доедем!
Тараканщик усмехнулся на мой тон, но послушался. Мы объехали Якова Ивановича, причалили у будки и вылезли на берег. Уселись на скамеечку и стали решать, что будем делать дальше.
Тараканщик поглядел на часы — было около пяти часов утра. Спросил, когда пойдет в город пароход, и сказал, что непременно с ним уедет, иначе ему не сохранить живыми своих личинок.
Мы с Федей были в нерешительности. Нам очень хотелось поудить на метлицу — ведь это такой редкий случай. А в то же время и Тараканщика покидать было неловко, да вспомнилось и то, что Шурка на нас в обиде остался.
Но все обошлось по-хорошему. Тараканщик нас сразу понял и говорит:
— Ну? Так в чем же дело? Конечно, оставайтесь! Ведь вам хочется удить? Хочется. Так? Ну и оставайтесь. Остаетесь? Остаетесь. Так.
А в это время из прибрежных кустов вышел Шурка, оживленный и веселый. Повязка на руке у него вся промокла, испачкалась и растрепалась. Он пришел новую делать — в будке у Якова Ивановича был запасный перевязочный материал.
Он услышал слова Тараканщика и с таким изумлением спросил: — Да неужели же вы не останетесь на метлицу удить? — что сомнения наши пропали.
И мы остались. И хорошо поудили. Днем прекрасно выспались на сеновале, а на ночь снова удить пошли. И лишь на другой день уехали на пароходе и то потому, что меня стала сильно мучить мысль, как бы зверушки наши без нас с голоду не умерли.
На Ивачевском озере
Через несколько дней после нашего возвращения из Людца я неожиданно остался один: Федя уехал в деревню к какой-то своей родне. Мне стало скучно — ведь я без Феди жить не мог. Все у меня из рук валилось. Даже самое важное наше дело — наши зверушки, вдруг перестали занимать меня, и хотя я продолжал ухаживать за ними и кормить их, но делал это без увлечения, а как будто по обязанности.
Однажды вышел я за кормом для них на берег Ярбы. Настроение у меня было, как и во все эти дни, невеселое, а вид, должно быть, кислый. По крайней мере, встретившийся со мной Тараканщик, прежде всего, спросил меня:
— Что с тобой? Кислую капусту ел? Селедку с уксусом и с горчицей? Ел? Ел. Так?
— Нет, — говорю, — не ел. Скучно мне, Федя уехал...
— Так. Федя уехал. А знаешь, что я тебе скажу? Брось кукситься и пойдем завтра на Ивачевское озеро. Ты еще никогда не ловил на озере? Не ловил. Так? А в озере есть свои интересные формы. Ну? Ну? Значит, пойдем? Пойдем. Так.
И Тараканщик сказал мне еще, что ему давно хотелось побывать на Ивачевском озере и половить в нем тралом, не попадется ли что-нибудь новое, интересное.
Мне понравился этот план, и я охотно согласился. Мне самому уж надоело «кукситься». А Тараканщик говорит:
— А чтобы тебе не скучно было, возьмем с собою Марусю. Возьмем? Возьмем. Она веселая. С ней не будет скучно.
Нельзя сказать, чтобы это предложение меня очень обрадовало. Марусю, сестру Тараканщика, я видел почти каждый раз, когда мы с Федей к нему заходили, но дела иметь мне с ней не приходилось. Я знал про нее только, что ей, как и мне, одиннадцать лет и что она учится во втором классе нашей женской гимназии. Впрочем, знал я еще, что Тараканщику она помогала в его занятиях и многому от него научилась — умела различать насекомых, собирать и приготовлять их для коллекции, воспитывать гусениц и личинок. Про себя я даже завидовал этим ее знаниям, а она, как мне казалось, нарочно передо мной и Федей хвасталась ими.
Поэтому мне и подумалось, что, пожалуй, она лишняя будет в нашем путешествии. К Тараканщику я уже привык, мне с ним легко было бы, а Маруся — на что она? Будет только шуметь, хохотать, задаваться. Что хорошего? Ну ее!
Однако сказать Тараканщику так я не решился — ведь он ее брат, неудобно.
На другой день утром, снарядившись, я пришел к Тараканщику. Вижу, стоит он с недовольным лицом у стола и слегка помешивает стеклянной палочкой воду в большой банке. Поглядел на меня рассеянно и говорит:
— Вот! Не сумел воспитать поденок! Не сумел? Не сумел. Подохли. И почему? Не понимаю. Ужасно досадно.
Я заглянул в банку — личинки поденок, которых мы наловили в Сне, лежали мертвые на дне банки. Мне тоже их жалко стало. То есть не их самих, а того, что даже Тараканщик не смог их воспитать. Значит, думаю, и он не все умеет делать.
В это время в комнату шумно вбежала Маруся, а с ней ее неизменный Чарли, который с лаем заметался по комнате.
— Маруська, смотри! — сказал Тараканщик и показал ей на банку.