О маленьких рыбаках и больших рыбах. Наш аквариум
Шрифт:
— Умерли!? Борька, они умерли! — и с таким горем она это сказала, что даже покраснела, и слезы на глазах показались. А потом говорит громко и укоризненно: — Вот, говорила я тебе, не ставь банку на окно в сенях. Там к вечеру очень жарко бывает. Вот! Вода нагрелась, они и умерли! — и уж смотрит на брата победоносно.
Ах ты, думаю, что за девчонка! Ну, что она понимает! А туда же суется объяснять... Когда сам Тараканщик не знает, в чем тут дело.
Однако, к моему удивлению, Тараканщик ничего ей на это не возразил. Пробормотал только:
— Может быть! Может быть! — и вдруг неожиданно на Чарли рассердился:
— Ах, да перестань ты орать, противная собака!
Чарли и ухом не повел, а девочка посмотрела на брата укоризненно и говорит:
— Ну, что ж ты на Чарли сердишься? Ведь не Чарли виноват, а ты.
А ведь, пожалуй, она, девчонка-то, и права, думаю... А только все-таки какая она... А какая, так и не мог подыскать нужного слова.
Тараканщик постоял еще с минуту с удрученным видом над банкой, а потом решительно отставил ее в сторону и говорит:
— Ну, что ж делать? Нечего? Нечего. Не удался на этот раз опыт? Не удался. В другой раз удастся. Зато я определил [18] этот вид поденки. Определил? Определил. Ее зовут... — и он выговорил какое-то трудное латинское название [19] .
— А зачем, — спрашиваю, — нужно знать это название?
— Это очень важно. Поденки бывают разные — большие, маленькие, белые, желтые... Одни в реках выводятся, другие в ручьях, третьи в прудах. Все это разные виды поденок. Виды? Виды. Так? И каждый вид имеет свое научное, латинское название. И оно международное. И для французского зоолога, и для английского, и для немецкого, и для русского одно и то же. Понял, как это важно? Понял?
18
«Определить» насекомое или вообще животное или растение — значит, путем тщательного изучения некоторых его признаков (особенностей строения тела — головы, крыльев, ног и т. д.) узнать его научное (латинское) название. Определить насекомое часто бывает нелегко.
19
Melasoma aeneum.
Хоть и не совсем я понял на этот раз Тараканщика, но раздумывать долго не стал. На слово ему поверил, что знать научное название насекомого очень важно. Меня занимал уже другой вопрос: что же, пойдем мы на озеро или нет?
Вопрос этот занимал, по-видимому, и Марусю.
— Ну, Борис, пойдем на озеро? Да? — спросила она.
— Да! — сказал Тараканщик. — Только помни условие — Чарли дома.
— Ну, ладно уж, — сказала Маруся с неудовольствием и выбежала из комнаты. За ней бросился и Чарли.
Тараканщик быстро собрался, сумочку свою на себя надел, взял сачок, две банки, за спину привязал трал. Мы вышли с ним на крыльцо и стали ждать Марусю.
С крыльца был хорошо виден наш путь к озеру. Нужно перейти по мосту через Ярбу, подняться по хорошо наезженной пыльной дороге слегка в гору, а потом свернуть с дороги и по тропинке спуститься с горы в обширную низменную равнину, поросшую высоким кустарником ольховника. Кустарник этот тянулся до самого горизонта, и где-то в глубине его лежало Ивачевское озеро. От нашего города до него считалось три-четыре версты.
Маруся скоро вышла из дому. В руках у нее тоже были сачок и банка.
— Чарли? — спросил Тараканщик строго.
— Успокойся! Я привязала его к кровати. Слышишь? Неужели тебе его не жалко?
В самом деле, отчаянный лай и вой бедного Чарли явственно долетел до нас откуда-то.
Но Тараканщик не успокоился.
— Ты хорошо его привязала? Не удерет?
Маруся рассердилась даже:
— Ах, да перестань, пожалуйста! Конечно, хорошо!
Наконец, мы тронулись. Сначала долго шли молча. Тараканщик, должно быть, все еще думал о своей неудаче и потому молчал. Маруся, вероятно, собаку свою жалела. А меня, если по правде сказать, стесняло присутствие Маруси, и я тоже молчал.
День был жаркий, солнце так и жгло. А когда мы спустились с горы и по тропинке вошли в кустарник, стало еще жарче. Воздух здесь был густой, влажный, пахучий. Похоже, что пахло березовым веником. Совсем как в бане.
Мы шли каждый сам по себе. Я далеко вперед ушел, Маруся в стороне от тропинки ходила и чего-то искала.
На ивовом кусте я увидел ярко-зеленых блестящих жучков. Давай, думаю, я их поймаю, может быть, они Тараканщику пригодятся. Занес над ними руку, чтобы взять, а они соскользнули по листу и упали в траву, а там их не видно — они зеленые, и трава зеленая. Я на других таких же жучков нацелился. И с этими та же история — только бы их взять, как они скользнут по листику и в траву упадут. Несколько раз так меня обманывали. Мне даже стало досадно. Вдруг слышу, где-то совсем близко Маруся громко хохочет. Осмотрелся я, а она, оказывается, стоит близехонько и смотрит из-за куста, как я жуков ловлю.
— Да разве, — говорит, — так насекомых берут с листа! Эх, ты!
— А как же? — спрашиваю, а сам насупился и не смотрю на нее.
— «Как же, как же», — передразнила она меня. — А вот как!
Ладонь левой руки она сложила лодочкой и подставила под листочек с жуками, а правой только провела над ними. Жучки и упали к ней в руку.
— Вот как! — еще раз повторила Маруся. Поглядела на меня торжествующе и протянула мне жуков. — На, возьми их!
— Да мне, — говорю, — их не надо. Я их для Тар... для Бориса Владимировича ловил.
— Для Борьки? Ему тоже не надо. У нас много таких. Это же совсем обыкновенные, из семейства листоедов. Они называются мелазома энеум [19] .
Это меня уже окончательно сразило. Что же это такое, думаю, она даже латинские названия знает!
— А ты почем знаешь? — спрашиваю.
— Ну, знаю.
— А может, ты врешь?
— Нет, не вру. Вот спросим у Бориса.
А Тараканщик в это время как раз к нам подошел.
— Борис, — сказала Маруся, — ведь это мелазома энеум?
19
Melasoma aeneum.
— Ну да, — ответил он, — ты же знаешь? Знаешь.
Тогда Маруся обернулась ко мне и говорит:
— Ага! Что! Моя правда! — а сама вся так и светится торжеством, что удалось ей надо мной верх взять.
Ладно, думаю, задавайся! Пусть будет твоя правда. А вот погоди, я тебе тоже покажу...
А что «покажу», я так и не додумал, потому что в этот момент вдруг раздался пронзительный собачий лай и визг. Из кустов на тропинку стремительно вылетел Чарли и в бешеном танце закружился около Маруси. На ошейнике у него болтался обрывок тонкой веревки.