О маленьких рыбаках и больших рыбах. Наш аквариум
Шрифт:
Скоро на берегу, возле будки, уж потрескивал костер, а над ним повисли котелки и чайники.
Яков Иванович говорит Тараканщику:
— Так вы, значит, не рыбачить пришли, а на метлицу поглядеть? И стоит! Право, стоит. Я вот хоть и каждый год вижу, как она падает, а все дивлюсь. Ведь, скажи пожалуйста, какая ее сила бывает! В иной год столько ее привалит, что, поверишь ли, другого берега Сны не видать. Ровно метель снежная над рекой поднялась. Так и кружатся над рекой метельки-то, метлички-то эти. Вверх и вниз, вверх и вниз. А потом, как солнце поднимется, в воду начнут падать. И падают, и падают и, скажи пожалуйста, часам к шести ни одной уж над рекой нет. А все по воде плывут — либо на берегу лежат, мертвые. И опять их целый год нет. А рыба-то что делает! Вся, какая есть в реке, вся наверх поднимается. Даже, на что уж, скажем, стерлядь или лещ, в самой глубокой воде живет эта рыба, — и она наверху. Так и хватает, так и жрет. А ведь они, метельки-то, крупные, с полвершка и поболе. Рыба-то так нажрется, что пузатая станет, как икряная.
Рассказывая, Яков Иванович увлекся, даже на колени привстал и руками стал размахивать. А я и дышать перестал. Смотрю, и Тараканщик уставился глазами на Якова Ивановича. Да и ребята все притихли, слушают.
А Яков Иванович продолжает еще более оживленно:
— И, скажи пожалуйста, откуда эта сила берется? Я вот сорок годов, а то и более, каждый год ее вижу, а не знаю, откуда она. И никто у нас не знает, а все по-разному говорят. Кто говорит, из леса она, метлица-то, прилетает. А она, и верно, как будто вон там, у бора, перво на реке показывается. А только в лесу-то ведь ее никто не видал! Кто говорит, из болот торфяных ее приносит... А то, говорят, из воды она выходит, из реки же! Да ведь в реке-то ее тоже нет!
— А вы как думаете, Яков Иванович? — спросил Тараканщик.
— А вот уж и не знаю. Не знаю. Право. Сдается мне, что из воды она словно бы. Больше неоткуда. Опять же рубашки тоже показывают:
— Рубашки? Какие рубашки?
— А вот как выпадет она, так после нее на берегу, на траве, на кустах, а то и на песке просто рубашки остаются. Этакие шкурки пустые, вроде как она рубашку с себя сняла, в которой в воде была: Уж не знаю, так ли. Вы ученые, вам больше знать. По-вашему-то так ли?
И я, и все ребята посмотрели на Тараканщика — что он скажет: прав Яков Иванович или нет. Ведь интересно же, откуда в самом деле берется эта метлица.
Но Тараканщик ничего не отвечал. Он как будто задумался о чем-то. Молча смотрел на огонь, тонкие его губы беззвучно шевелились. И все мы примолкли.
Совсем уже стемнело, но в реке еще отражалась заря. В наших краях в это время года она не погасает всю ночь. С наволока со всех сторон доносилось скрипучее «дерганье» коростелей. Перепел отбивал где-то совсем близко свое «пить-полоть». Костер наш слегка потрескивал и ярко и ровно пылал. Подвешенные над ним чайники фыркали и плевались, а один из них уже кипел ключом.
— Ну, что ж, чаевничать будем, что ли, — сказал Яков Иванович и стал снимать с огня закипевший чайник.
За чаем ребята оживились, болтать стали, баловаться. Тараканщик с ними шутил и смеялся.
Вдруг издали, от перевоза, донесся голос. Кто-то с нашей стороны долго и упорно звал перевозчика:
— Перевозчик! Лодку давай! — и снова: — Перевозчик! Иван! Иван Мосин! Лодку давай!
— А перевозчик-то в баню ушел, — басом сказал сумрачный Андрейка-Колесо. — Я как сюда переезжал, так он сказывал, что до утра не придет.
Отчаянный зов повторился еще несколько раз. Потом донеслось до нас крепкое ругательство, и голос умолк.
Ребята напились, наелись и принялись за возню. В чехарду стали играть. Мы с Федей тоже приняли участие в игре, хотя усталость у меня и не прошла еще. У костра остались только Яков Иванович и Тараканщик.
И вот слышу я, что Яков Иванович с Тараканщиком опять про метлицу разговаривают. Мне интересно стало их послушать, я бросил игру и подошел к ним.
— Так как по-ученому-то будет, откуда метлица-то берется? — спросил Яков Иванович.
— Видите ли, — сказал Тараканщик, — метлица — это поденка. Поденка? Поденка... один из крупных видов поденки. Какой — я еще не знаю. Но узнаю. Затем я сюда и пришел...
По всему было видно, что Тараканщик собрался отвечать Якову Ивановичу обстоятельно. Поэтому и я насторожился, мне ведь тоже было интересно знать, что такое метлица и откуда она берется.
Но продолжения мне так и не довелось услышать.
Послышались шаги, и из темноты к нашему костру подошел рослый мужик, с узелком и корзинкой в руках.
— Сделай милость, Яков Иванович, — сказал он, — перевези на ту сторону. Запропал куда-то перевозчик-то наш. Охрип я, его кричавши.
— Да ты что так поздно, Михайло? В городе, что ли, был?
— В городе. Яйца продавать носил, да задержался в городе-то. Так как, перевезешь, что ли?
— Отчего не перевезти, Володюшка перевезет.
А мне вдруг так захотелось на лодке через реку переехать и самому грести. Ведь я с прошлого года весла в руке не держал.
— Яков Иванович, — говорю, — давайте я его перевезу!
— Да ведь тяжело тебе будет, снесет тебя. С Володюшкой поезжай.
— Да нет, я один. Меня, право, не снесет, Яков Иванович!
— Ну, один так один. Поезжай.
Мы пошли с Михайло к лодке. На прощание Шурка мне совет дал — как переедем на ту сторону, сначала около берега вверх подняться, а потом уж обратно переваливать.
Михайло греб сильно. Будка Якова Ивановича, костер, темные силуэты людей около него быстро уменьшались, и скоро только яркая точка костра была видна на месте нашего ночлега.
Еще не дойдя до берега, лодка хватила дна и остановилась. Михайло выскочил из лодки и, шлепая по воде, побрел к берегу. Я пересел на его место и взялся за весла. Вспомнил совет Шурки и стал легонько подниматься вдоль берега против течения. Но лодка то и дело вставала на мель, и приходилось сталкивать ее веслом. Это мне наскучило, и я решил, не поднимаясь, перевалить на тот берег.
До средины реки все шло хорошо. Но как только выехал я на линию красных бакенов, подхватило меня течение и понесло. Я греб изо всех сил, даже от усердия на ноги привставал при каждом взмахе весла, а меня все несет и несет. Вот уж и второй красный бакен выше меня остался, за ним третий. Вот и белый бакен мимо лодки прополз, подмигивая мне огоньком. Но уж и берег чернеет близко. Только что-то он высок очень...