О, мой ангел…
Шрифт:
— Теперь, Оуэн, мы соблюдем старую цыганскую традицию.
Она схватила его за руку и потащила к столу.
— Что же это за традиция?
— Традиция такая — мы будем праздновать!
8
Оуэн весь пылал, стоя в темноте ночи. Каждое волнующее движение Надиных бедер вызывало в нем пожар желания. Ее чуть прикрытое тканью тело, игра обнаженных рук быстрее гнали кровь по сосудам, обжигали каждую клеточку. Ее черные волосы были закинуты за спину и развевались, словно флаг, в свете костра. Надя танцевала.
Дважды она приближалась к нему, зачаровывая своей мечтательной улыбкой, околдовывая сиянием очей. Он заклинал небо, чтобы ее тело обещало такое же блаженство, как обещали Надины глаза. Иногда в этот день ему казалось, что их отношения изменились: она стала с ним более открытой и ласковой. Случайные поцелуи, которыми она одарила его в кухне, только предвещали начало. Потом весь вечер Надя была рядом с Оуэном, не выпускала его руку, прикасалась к плечу или просто улыбалась.
Сперва он подумал, что Надя просто радуется рождению ребенка, но позже понял, что дело не только в этом. Она вела себя иначе, чем другие Кондратовичи: у тех вино текло рекой, а Надя пригубила лишь один бокал. Оуэн тоже последовал ее примеру. Рассказы о происшествиях и приключениях, об удачах рыбаков, старавшихся перещеголять один другого величиной пойманной рыбы, постепенно иссякли. Наде они нравились, но сама она участия в них не принимала, больше молчала. Даже тогда, когда Надя смеялась над особенно смешными историями, было заметно, что думает она совсем о другом. Оуэну не хотелось уезжать домой, не хотелось оказаться в постели, которая была слишком широка для одного.
Надя, закрыв глаза и широко распахнув руки, кружилась все быстрей и быстрей в ритме сумасшедшей музыки. Отблески костра играли на ее платье, вспыхивали искрами на взметавшихся волосах. Ее округлые груди вздрагивали под блузкой под аккомпанемент звенящего монисто. Ему еще никогда не приходилось видеть такой зажигательный танец. Страсть, желание так и кипели в Наде. Оуэну казалось, что она плясала для него.
Когда прозвучал финальный аккорд, Надя замерла. Густаво медленно опустил скрипку, а девушка склонила голову, тяжело дыша. Оуэн затаил дух и ждал, когда же утихнут аплодисменты.
Надя подняла голову, отыскивая взглядом Оуэна. Сейчас ее глаза еще больше напоминали темные бездонные озера. Беззвучно, словно по воздуху, она прошла по траве и остановилась перед Оуэном.
— Я танцевала для тебя.
Он словно растворился во взгляде ее черных глаз.
— Еще никто никогда не танцевал для меня. — Оуэн нежно и бережно погладил ее разгоряченные щеки. Кожа их была влажной. Надя чувствовала себя, как женщина, которая только что провела бурный час в постели с любовником. — Спасибо. Я навсегда сохраню этот танец в своей памяти.
— Ты понимаешь, что значит, когда женщина танцует для своего избранника?
Оуэн отвел взгляд от пылающих очей Нади, напоминавших два маленьких костра. Надино семейство было занято вином, а Юрик рассказывал очередную забавную историю. Казалось, они забыли о Наде и Оуэне и продолжали празднество. Оуэн пошел в темноту и потянул
— Значит ли это, что я тебе нравлюсь?
Не отвечая, она прижалась к нему. Легкий ветерок раздувал юбку, которая касалась его ног.
— Это значит, что я хочу тебя.
Она прижала ладони к груди Оуэна, вгляделась в его лицо, но ничего не смогла прочесть на нем — стало слишком темно.
— Ты нужен мне, Оуэн, — ее голос трепетал от желания. — Ты мне нужен больше, чем первый вдох. — Ее руки дрогнули. — Ты мне нужен больше, чем музыка.
Оуэн ногой закрыл за собой дверь и осторожно поставил Надю на пол кухни. Он нес ее четверть мили, отделявшей дом от табора, и все потому, что Надя была босой и не хотелось тратить время на поиски ее сандалий. В эту ночь никто не мог им помешать.
Надя прижималась щекой к груди Оуэна и слушала, как колотится его сердце.
— Я же говорила тебе, что очень тяжелая.
— Ничего, я донес тебя. — Сквозь ткань рубашки он ощущал теплоту ее тела.
— Я боялась, что мы не заберемся на этот последний холм. — Она губами притронулась к жилке, пульсирующей на его шее, вызвав у Оуэна ощущение, похожее на шок.
— Это твоя ошибка, — сказал он, отбросив прядь ее волос, и нежно потерся о смуглую щеку. — Никогда не забавляйся с ухом мужчины, который несет тебя в гору.
В ее глазах заплясали смешинки, когда она взглянула на ухо, которое только что поцеловала.
— Я не могла удержаться.
Она потрепала его за мочку и улыбнулась.
— Меня в первый раз переносят на руках через вершину холма. Оказывается, это очень романтично.
— Что бы ты сказала о романтичности, если бы я уронил тебя?
Надя усмехнулась и снова потерлась о его влажную щеку.
— Мы бы решили, что нам делать, лежа на земле.
Оуэн обнял Надю и выключил свет в кухне. Стало темно, только узкая лунная дорожка вела к лестнице.
— Как ты считаешь, будет ли романтично, если я понесу тебя наверх?
— Не знаю, Оуэн. — Надя опять скользнула губами по его шее. Ей нравилось поддразнивать его. — Если ты не удержишь меня, мы оба сломаем шею.
— Если ты не перестанешь, — он взял ее на руки, — мы никогда не преодолеем ни одной ступеньки.
Надя тихонько хихикнула и положила голову ему на плечо.
— Я даже дышать перестану.
— Думаешь, это поможет? — Он посмотрел в ее улыбающееся лицо. — Подожди, через несколько минут ты у меня запыхаешься, как паровоз. — Он ступил на площадку и остановился.
Надя кивнула головой в сторону одной из дверей. Пальцами она нащупала выключатель. Как только Оуэн опустил ее на пол, вспыхнул свет. Ноги ее коснулись белого прохладного кафеля. Она окинула взглядом комнату: интересно, оценит ли Оуэн ее искусство создания интерьера? Разве она не старалась быть похожей на американку?
Оуэн зажмурился от яркого света, а потом заморгал, осматриваясь. Надя не могла сразу позволить ему войти в ее спальню, и сейчас они очутились в середине белой, сверкавшей чистотой ванной. Все здесь было украшено изображением Микки Мауса, любимого американского героя.