О нас троих
Шрифт:
Сеттимио проводил ее взглядом и кивнул своему другу Альдо Спарато, который, противно вытянув губы, поднес пальцы ко рту и показывал тем самым, что хочет есть.
— Альдо просто супер, — сказал мне Сеттимио. — Он такую карьеру в партии сделал, и никто его не остановит. Сейчас он в совете директоров киностудий «Чинечитта» [34] и «Иституто Луче» [35] и точно будет президентом «Сачис». [36] У нас фирма на двоих, просто его
34
«Чинечитта» (Cinecitt`a — итал.) — всемирно известная итальянская киностудия в пригороде Рима.
35
«Иституто Луче» (Istituto Luce — итал.) — киностудия в Риме, созданная Муссолини в 1925 году.
36
«Сачис» (SACIS — итал.) — итальянская киностудия и кинопрокатная компания.
— Так что ты хотел сказать Марко? — спросил я, думая, какое впечатление мог произвести на Марко такой тип, как Альдо Спарато.
— Хотел поговорить о его будущем фильме, — сказал Сеттимио. — Время такое, что не до кризисов. Мать вашу, шевелиться надо и снимать, снимать, снимать. Мы полжизни ждали, когда же попадем куда надо, и вот наконец попали, ну и что теперь — послать все к чертям собачьим? Когда мы напали на золотую жилу?
— Может, Марко до лампочки ваша золотая жила, — сказал я.
Сидеть на подушках из кожзаменителя было неприятно, я умирал от жары и хотел одного: прыгнуть в воду и вернуться к Флор и всем остальным.
Сеттимио потряс головой и вытянул вперед шею: две девчонки, голые, пересекли пляж и бросились в воду.
— Может, деньги ему и до лампочки. Хотя… уж поверь мне: разъезжать по миру — денег стоит, раньше он не мог вот так взять и махнуть из Парижа в Лондон, потому что его левой пятке захотелось. А фильмы ему не до лампочки, тоже можешь мне поверить.
— Смотря какие фильмы, не так ли? — сказал я ему.
— Что мне от него надо, по-твоему? — разнервничался Сеттимио, что никак не сочеталось с теперешним его благополучным видом. — Мне надо, чтобы он снимал свои фильмы. Просто техника у нас теперь громоздкая и сложная, и слава Богу. Когда он первый раз снимал, мы обошлись малой кровью: пленка, кинокамера и четверо бездельников. А тут речь идет о миллионах. Работы до хрена и больше: совместное производство отлаживать, каналы правильные искать, чтоб тебе дали госфинансирование и права на прокат, актеров подбирать, причем обязательно заполучить звезду какую-нибудь, американскую, французскую или немецкую, а еще и поработать с нужными газетами, чтобы какой-нибудь завистливый критик-идиот не поставил потом крест на вашей двухлетней работе. Дорогой Ливио, да такой фильм снимать — все равно что политикой заниматься.
— Наверно, это и не нравится Марко, — сказал я.
— Так я же сам за него все делаю, — сказал Сеттимио, почти такой же возбужденный, каким я его помнил. — Будь спокоен, ему-то ручки пачкать не приходится.
Он встал, пошел вниз, открыл холодильник; судя по
У меня мелькнула мысль спрыгнуть с катера в море, пока он не вернулся, но встать не вышло, я просто прилип к кожзаменителю.
Сеттимио вернулся, с пустыми руками.
— Я ведь не умру, если Марко не снимет новый фильм, — сказал он. — У меня проектов — куча, только выбирай. Три фильма в работе, до Рождества. Потом, знаешь мини-сериалы на РАИ-2? [37] Тот, на который делают главную ставку этой осенью, тоже я сделал. Говорю тебе для примера.
— Тогда в чем проблема? — спросил я.
— Я ради Маркостараюсь, — сказал он. — Может, ему и правда никто не нужен и ничто не нужно, но если он не будет снимать фильмы, то совсем чокнется. Мать твою, ты знаешь его как никто и сам должен понимать.
37
РАИ-2 (RAI-2 — итал.) — государственный телеканал в Италии.
— Положим, но ведь это его дело? — сказал я, задыхаясь в душной тени синтетического тента кокпита.
— Марко совсем плохо, — сказал Сеттимио самым своим визгливым тоном. — У него такой голос был, когда мы последний раз говорили по телефону, что я испугался. А чтоон нес! Самоедство в чистом виде. Сам знаешь, что творилось когда-то с Марко, так вот: сейчас — в сто раз хуже. Единственный его шанс не загреметь в психушку — снять этот чертов фильм, что я ему и предлагаю.
— И что, предлагаешь чисто по дружбе? — сказал я. — Без всякого корыстного интереса?
— По дружбе и из корыстного интереса, одно другому не мешает, — сказал Сеттимио. — Марко профукивает свой талант, а я готов потратить на него деньги, потому что он великий режиссер. Все просто. Италия, знаете ли, изменилась, у нас много чего происходит. Ливио, да мы переплюнули Англию.
Я кивал головой, а сам вспоминал мерзкие физиономии политиков, которые видел по телевизору и в маминых газетах, когда приезжал в Милан в последний раз.
— Мне пора, — сказал я ему.
— Подожди, — неожиданно ответил он, задергавшись. — Так ты поможешь мне с Марко или нет? Ради него же.
— Что я должен делать? — спросил я, глядя, как Альдо Спарато опять показывает жестами, что хочет есть.
Сеттимио вскочил на ноги, нырнул в каюту и вернулся с кожаным «дипломатом», открыл его на столе кокпита. Вынул оттуда два конверта, один большой белый, другой поменьше, и протянул их мне.
— Просто отвези ему этот сценарий и объясни, что мы не просим его продать душу дьяволу или что еще. А здесь билет Маон-Барселона-Лондон-Барселона-Маон, с открытой датой, сам проставишь. Гостиницу в Лондоне я тебе закажу — скажи только, на какие числа. Я написал тебе все свои телефоны, звони откуда хочешь за мой счет.
— Ничего я ему объяснять не буду, — сказал я; тяжелый конверт оттягивал руку. — Просто отвезу — и все.
— Ладно, не объясняй, — сказал Сеттимио, внезапно повеселев. — Отдашь ему сценарий — и все. Понравится — отлично, нет — расстанемся друзьями, никто его не заставляет. Может, заодно случайно спасем ему жизнь.