О нём
Шрифт:
Его слова словно удар ножа в живот. И в это же мгновение я хочу, чтобы Себастьян уехал из Прово ко всем чертям. Надеюсь, его книга за неделю разойдется миллионным тиражом, и все сойдут с ума от того, насколько он хорош как писатель. Надеюсь, что эго Себастьяна вырастет до небес, а сам он станет просто невыносим. Все что угодно, лишь бы никогда не слышать снова, как его подрагивающий слабый голос произносит эти страшные слова.
Я притягиваю Себастьяна к себе. Он поворачивается на бок и сдавленно всхлипывает, уткнувшись лицом мне в шею.
Мне на ум приходят сплошные банальности, но они прозвучат слишком неуместно.
Ты
Никому не позволяй заставлять чувствовать себя недостойным.
Я не знаю никого, похожего на тебя.
И так далее, и тому подобное.
Но нам обоим всегда было крайне важно, что о нас думают наши родные. Их уважение значит для каждого из нас очень много. Кроме того, Себастьяну грозит решение Церкви, которая объявит, что так сильно любимый им Бог считает его отвратительным. И я совершенно не могу представить, как залечить его душевные раны.
— Ты потрясающий, — наконец говорю я, а Себастьян сквозь всхлипы издает смешок. — Иди сюда и поцелуй меня. Дай мне расцеловать твое потрясающее лицо.
***
Такими и находит нас мама — плачущими, смеющимися и снова плачущими, лежащими в обнимку под деревом мистера Нюхача. Сначала на мамином лице появляется беспокойство.
Но как следует рассмотрев Себастьяна, она зажимает ладонью себе рот, и ее глаза тут же наполняются слезами. Мама поднимает нас на ноги, обнимает меня, а потом молча притягивает его в свои объятия — долго не отпуская и что-то шепча ему на ухо, — и внутри меня что-то надламывается, когда вижу, что Себастьян начинает рыдать еще сильней. Может быть, мама говорит ему «Ты потрясающий. Никому не позволяй заставлять чувствовать себя недостойным». Может, признается, что понимает, с чем он столкнулся, и надеется на благополучный исход. А может, обещает каждую неделю дарить ему наклейки на бампер. Каковы бы ни были мамины слова, они оказываются самыми необходимыми и правильными, поскольку, перестав плакать, Себастьян ей кивает.
Солнце уже начинает садиться, и, конечно же, принято решение, что Себастьян останется у нас на ужин. Стряхнув травинки со штанов, мы идем за мамой в дом. Сейчас поздняя весна, а это значит, что несмотря на теплые дни, после заката температура стремительно падает, и я только сейчас осознаю, как холодно было под деревом. В гостиной же родители разожгли камин, а из колонок звучит вокал Пола Саймона. За кухонным столом сидит Хейли и буквально выцарапывает в тетради домашнее задание по химии остро отточенным карандашом.
Согреться мне почему-то трудно. Мы смеемся и не можем оторваться друг от друга, а происходящее кажется фантастическим сном — Себастьян здесь, у меня дома, вместе с моей семьей. Я веду его к передней двери и вручаю свою висящую на крючке толстовку — темно-красную, с белой надписью «Стэнфорд».
Себастьян терпеливо ждет, когда, застегнув молнию, я любуюсь проделанной работой.
— А тебе идут эти цвета.
— К сожалению, я уже учусь в местном университете.
«Пока что», — думаю я. Боже, готовность Себастьяна принять наши отношения как данность влияет на очень многое. Если он останется в УБЯ, во время учебы ему нельзя будет открыться. Ведь тем самым он нарушит правила. С другой стороны, в стране есть и другие университеты…
Все это как-то нереально. Я смотрю в сторону кухни, где мои родители, согнувшись пополам, хохочут над папиным комичным отвращением, вызванным прикосновением к сырой
— Кстати об университете…
При словах Себастьяна я вздрагиваю, потому что до меня внезапно доходит: с тех пор как мы расстались, прошло всего несколько недель, но случилось так много всего, что уже пора подумать о будущем. Себастьян еще не знает, куда я уезжаю в августе.
— Насколько я понимаю, ты получил ответы?
— Ага, — отвечаю я и немного расстегиваю молнию его толстовки, чтобы была видна шея и верхняя часть ключиц. Кожа у Себастьяна гладкая и идеально загорелая. Мне хочется раздеть его и устроить фотосессию.
Я даже забыл, о чем мы говорим.
— Ну и?
— Я еду в UCLA, — встретившись с ним взглядом, говорю я.
Какое-то время Себастьян молчит, а пульс на его шее ускоряется.
— Значит, ты не останешься в этом штате?
— Нет, — поморщившись, отвечаю я и надеюсь, что моя улыбка смягчит резкость последующих слов: — Ты тоже не останешься. Разве нет?
Себастьян тяжело вздыхает.
— Кто знает, — он проводит ладонью по моему плечу и спускается к животу. Мое тело ощущается натянутой струной. — Когда ты уезжаешь?
— Наверное, в августе.
— Как у тебя дела с книгой?
Внутри все отзывается спазмом, и я осторожно убираю его руку.
— Нормально. Пойдем. Выпьем что-нибудь.
Себастьян пишет родителям, что домой придет поздно, но его сообщение остается неотвеченным.
Кажется, я запомню этот вечер на всю жизнь; это не пустые слова и не преувеличение. Родители как будто под веществами — они ведут себя просто уморительно. Хейли хохочет до слез. Себастьян чуть не выплевывает воду, которую собирался проглотить, когда папа рассказывает свою любимую кошмарную шуточку про утку, зашедшую в бар и заказавшую себе изюм. К концу ужина я беру Себастьяна за руку, и несколько секунд родители молча на нас смотрят со смесью беспокойства и восхищения. После чего предлагают десерт.
Такую жизнь я и хочу для нас. Каждый раз, когда мы встречаемся с Себастьяном взглядами, я мысленно говорю ему: «Видишь? Это может быть примерно так. Причем каждый день».
Но потом мне становится понятно значение его взгляда, направленного на меня: «Может. Но тогда я потеряю все, что знаю, и всех, кто сейчас у меня есть».
Честно говоря, винить Себастьяна в том, что только наших отношений ему не достаточно, я не могу.
***
Через двадцать минут после начала просмотра фильма «007: Спектр» мама с папой отправляются спать. Поднимают с кресла уже посапывающую Хейли и помогают ей подняться по лестнице. Папа напоследок оборачивается через плечо, одновременно подбадривая и как бы говоря: «Не вздумайте заняться сексом на диване». После чего уходит.
Освещенные голубым сиянием экрана, мы сидим в гостиной одни, а перед нами на столе стоит почти нетронутая миска попкорна. Поначалу мы не двигаемся и продолжаем держаться за руки под пледом. Время от времени мне в голову приходит мысль: «Интересно, происходит ли с ним то же самое?» Поверить не могу, что Себастьян здесь, что мы снова вместе и что этим вечером мои родители общались с моим парнем, как будто это нечто само собой разумеющееся.
Но внутренний голос, который весь вечер многозначительно покашливал, я больше игнорировать не могу.