О нём
Шрифт:
Когда Себастьян видит, кто именно стоит позади, маска с его лица слетает, но лишь на секунду. Хотя нет — чуть дольше. Он окидывает Таннера еще одним взглядом, и это до боли знакомо.
Шагнув вперед, Таннер протягивает книгу.
— Привет. Поздравляю.
На челюсти Себастьяна дрогнул мускул, а потом он откашливается и, приподняв брови, отвечает:
— Привет, — придвинув к себе книгу Отем, он медленно отклеивает стикер с ее именем. — М-м… — вдохнув, Себастьян делает выдох, и тот получается прерывистым. Снова покашляв, он открывает книгу на титульном листе и дрожащей рукой берет ручку.
Отем с безумными
— Привет, Себастьян.
Подняв голову, тот несколько раз моргает, пытаясь сфокусироваться.
— Отем. Привет. Как твои дела?
— Хорошо. Через пару недель уезжаю в Коннектикут. А какой ближайший город в твоем книжном туре?
— После этой автограф-сессии я еду в Денвер, — отвечает Себастьян, а потом заученно перечисляет города: — Портленд, Сан-Франциско, Финикс, Остин, Даллас, Атланта, Чарльстон, Чикаго, Миннеаполис… э-э… Филадельфия, Нью-Йорк и домой.
— Ого, — замечает она. — Сумасшедший график.
Сдержанно усмехнувшись, Себастьян подписывает книгу: «Удачи в Йеле. С наилучшими пожеланиями и благодарностью, Себастьян Бразер».
Вручив книгу Отем, он кладет перед собой книгу Таннера. Нахмурившись, отдирает стикер и, смяв, выбрасывает его в мусорную корзину рядом со столом.
Таннер молчит, поэтому Отем слегка пихает его в бок и одними губами говорит: «Скажи что-нибудь».
— Я пришел сказать тебе спасибо, — тихо говорит Таннер, надеясь, что их никто не услышит — особенно его родители. Напрягшись всем телом, Себастьян продолжает что-то писать. — За то, что ты сделал. Правда я не совсем понимаю, зачем, но все равно тебе благодарен.
— Большое спасибо, что пришел сегодня сюда, Таннер, — доброжелательно говорит Себастьян. Он успел восстановить самообладание, поэтому теперь его голос становится чуть громче.
Интонация настолько наигранная, что Таннеру почти смешно. А встретившись с Себастьяном глазами, он чувствует пронизывающий ужас. Если тот и справился с голосом, то со взглядом точно нет. Он напряженный, а в глазах стоят слезы.
— О боже, прости меня, — шепотом говорит Таннер. — Мне не следовало приходить.
— Тебе нравится фэнтези? — голос Себастьяна по-прежнему бодрый. Округлив глаза и поморгав, он пытается не дать слезам пролиться.
Таннер понимает, что сейчас больно им обоим, и чувствует себя чудовищем.
— Надеюсь, книжный тур пройдет хорошо, — больше не заботясь о поддержании фальшивой беседы, говорит он. — Как и твоя миссия. В августе я уезжаю в Лос-Анджелес, но звони в любое время, — в последний раз взглянув ему в глаза, Таннер добавляет: — В любое.
Взяв книгу из рук Себастьяна и больше не поднимая голову, разворачивается и направляется к двери, оставив Отем в магазине, чтобы та расплатилась. Он протискивается сквозь толпу и выходит на улицу, где есть свежий воздух, побольше пространства и нет с тревогой смотрящих на него глаз цвета озерных вод в солнечный день.
Себастьян
Уехать в книжный тур — все равно что снова начать дышать. Тут нет ни наставников, ни родителей. Нет и церкви.
Впрочем, мама Себастьяна поначалу собиралась поехать с ним. Он точно не знал, появление ли Таннера спровоцировало такое решение или же причиной было обычное материнское беспокойство, но за два дня до отъезда она написала письмо его агенту. К счастью, тот объяснил, что билеты на самолет и номера в отелях были забронированы и проплачены заранее, поэтому поездка возможна лишь в том случае, если миссис Бразер будет готова самостоятельно оплатить перемещение между тринадцатью городами страны.
Естественно, Себастьян не раз покидал пределы штата, но лишь во время школьных и семейных поездок. Издательство же организовало ему машину с водителем, чтобы добраться до аэропорта и в отель, и помощника для сопровождения на мероприятия, а в остальное время он принадлежал сам себе.
Следующая автограф-сессия была запланирована в Денвере, и хотя народу пришло не так много, как дома, мероприятие получилось все равно многолюдным. Пустых стульев во время своего выступления Себастьян заметил совсем немного. Это так невозможно и так реально одновременно — что присутствующие незнакомцы знают, кто он такой.
В очереди за автографом в основном девушки, впрочем, есть и парни. Себастьян понимает, что Таннер не придет, но все равно продолжает прислушивается к чьему-нибудь низкому голосу, пока сам подписывает книги, или же когда поднимает взгляд, надеется увидеть в толпе его темноволосую голову.
Иногда ему не верится, что Таннер вообще приходил. Родители, естественно, ни слова об этом не сказали. Так что после ухода Таннера и Отем спросить, действительно ли это был он, Себастьяну не у кого.
Ему хотелось рассказать, как сильно ему понравилась книга Таннера и как она что-то в нем изменила. Что буквально на следующее утро Себастьян распечатал ее, чтобы взять с собой и перечитывать во время тура. Но в том книжном он никак не мог ему об этом сказать. Ему не хотелось, чтобы Таннер ушел, но ничего произнести Себастьян оказался не в состоянии, потому что слова «Я скучаю по тебе» затмили собой все другие мысли, звуча в голове пронзительно громко.
Из-за этой тоски он не спит ночами в Денвере, Остине и Кливленде. Она возвращается с новой силой, эта тоска, всякий раз, когда Себастьян, копаясь в своем чемодане, натыкается на книгу Таннера. Он может открыть ее на любой странице — на двадцатой или восьмидесятой — и на каждой найдет историю любви, освещающую темные уголки его ненависти к себе и напоминающую ему о том, что между ними двумя произошло нечто по-настоящему важное. И правильное.
Иногда Себастьян думает о словах, которые написал Таннеру на титульном листе «Огненной бури», и спрашивает себя: открывал ли он книгу? Видел ли надпись?
Всегда твой, Себастьян Бразер
***
Едва Себастьян выходит из здания международного аэропорта в Солт-Лейк-Сити, его окружает жара, и он жалеет, что не переоделся в другую рубашку и не снял галстук, прежде чем поехать в JFK.
— Поверить не могу, что ты летал в Нью-Йорк, — прижимая к себе маленькую блестящую Статую Свободы, говорит Лиззи. Она снова стала прежней собой, и Себастьяну кажется, это потому, что от него все ждут ровно того же: стать прежним собой. — Там так же круто, как показывают по телевизору?