О ней и о ней
Шрифт:
Только Пепел обернулся в дверях и бросил также твердо, как и Срубов:
– Это есть правильно. Революция - никаких филозофий.
Срубов кивнул ему головой, взглянул на часы и подошел к телефону, позвонил:
– Мама, ты? Я иду домой.
Сцена 86. Клуб ГубЧК. Интерьер. Лень. Лето.
На трибуне докладчик - Исаак Кац - вертелся волчком и вещал взвизгивая:
– Во Франции были гильотины, публичная казнь. У нас подвал. Казнь негласная. Публичные казни окружают смерть преступника, даже самого грозного ореолом мученичества, героизма. Публичные казни агитируют, дают нравственную силу врагу они оставляют родственникам труп, соратникам - могилу, последние слова, точную дату смерти. Казенный как бы не уничтожается совсем.
Казнь негласная, в подвале, без внешних эффектов, без объявления приговора, внезапная, действует на врагов подавляюще. Огромная, беспощадная всевидящая машина неожиданно хватает свои жертвы и перемалывает их в мясорубке. И нет уже: ни последних слов, ни даты смерти, ни могилы, даже трупов - пустота. Враг уничтожен СО-ВЕР-ШЕН-НО!
Сцена 87. Кабинет Срубова. Павильон. Ночь. Лето.
Срубов не отпускает трубку от левого уха. Правая рука ставит крестики на карте города, сечет короткими косыми черточками тонкую запутанную паутину белого подполья. У Срубова на губах горькая ироническая усмешка.
Сцена 88. Город. Пасха. Натура. Ночь. Лето.
Над городом синь ночи, огни иллюминированных церквей, ликующий пасхальный благовест. Шуршащие шаги толп. Поцелуи. Христосование:
– Христос Воскрес!
С надеждою в ответ:
– Воистину Воскрес!
Из врат вышел крестный ход и с пением пошел вокруг храма.
Сцена 89. Кабинет Срубова. Павильон. Ночь. Лето.
Влетел запыхавшийся Кац, с гвалтом:
– Какого черта! Ведь только что обложили!
Срубов:
– Сядь на моё место. Его я должен брать сам.
Сцена 90. Улица перед ГубЧК. Натура. Ночь. Лето.
Срубов выскакивает из ворот,
вскакивает в автомобиль и кричит сквозь пасхальный благовест:
– Гони!
Сцена 91. Улицы города. Натура. Ночь. Лето.
Раздирая ревом мотора пасхальный трезвон, пугая редких прохожих, что кучками, с горящими свечками в руках влачились от церквей по домам, срубов мчался по ночному городу. Дробно стучали стальные ноги машины. Рев с подвыв ом на поворотах.
Мелькали освещенные фарами заборы.
Стоп. Освещенная фарами табличка
ПЕРВЫЙ ТУПИКЖЕЛЯБОВА
Отъезд, разворот...
....и снова заборы мелькающие в свете фар.
Стоп. Освещенная фарами табличка
ВТОРОЙ ТУПИКЖЕЛЯБОВА
Взревел мотор. Задний ход. Темень съедает табличку.
Снова мчаться мимо заборы.
Стоп. В снопе света табличка:
ПОСЛЕДНИЙ ТУПИКЖЕЛЯБОВА
Сцена 92. Улица у дома полковника Чудаева. Натура. Ночь. Лето.
Двое чекистов держали за руки плотного человека в полувоенной одежде, занимая всё крыльцо.
Полковник Чудаев держался гордо, спокойно.
Подошедший срубов не утерпел, съязвил:
– Христос Воскресе, господин полковник...
И сделал знак чекистам - уводить.
Полковник на выпад Срубова не обратил внимания. Молчал.
Сажая полковника в автомобиль, Срубов добавил:
– Эх ты, огородник: сажал редьку - вырос хрен.
Сцена 93. Дом полковника Чудаева. Павильон. Ночь. Лето.
Испуганные дамы в нарядных платьях, мужчины в сюртуках, смокингах, крахмальных сорочках, бабочках.
Соломин, невозмутимо-спокойный, шмыгающий нос утирая рукавом, раскрывал нафталиновый покой сундука:
– Сказывайте сколь тут вас - буржуёв. Кажному по шубе оставим. Лишку заберем. Кпроприация кспроприаторов.
На полу кучи собранного оружия, дорого тряпья. Чекисты деловито выносили шубы, винтовки и револьверы.
Сцена 94. Кабинет Срубова. Павильон. День. Лето.
Срубов за столом, внимателен и равнодушен. Сидит хотя и в кресле, но на огромной высоте. (Кран с камерой, Срубовым и столом. Со стороны посетителя все как обычно.) Ему совершенно не видно лиц, фигур посетителей. Двигаются какие-то маленькие черные точки и всё.
Старуха просит за сына и плачет:
– Пожалейте, единственный он у меня. Никого не осталось. Одна война, другая...
Падает на колени, щеки в слезах, мокрые. Утирается концом головного платка.
Срубову кажется её лицо не больше булавочной головки.
Кланяется старуха в ноги. Опускает, поднимает голову - светлеет, темнеет. Электрический шарик булавки. Звук её голоса едва долетает до Срубова:
– Единственный...
Сегодня для Срубова нет людей. Просьбы не волнуют, не трогают. Отказывать легко:
– Нам нет дела единственный он у вас или нет. Виноват - расстреляем.
Одна булавочная головка исчезла - появилась другая, тоже молит:
– Единственный кормилец, муж... пятеро детей. Пощадите...
Срубов сверху жестким холодным металлом:
– Мы не принимаем в расчет семейное положение при определении виновности. Получит то, что заслужил.
Булавка краснеет, бледнеет, тает.
Лицо Срубова неподвижно-каменное, мертвенно-бледное...
...Приводит в ужас.
Третья точка придвинулась близко, выросла близко к столу вытянула вверх руку, и когда отошла...
... на столе осталась маленькая темная кучка: пяток червонцев николаевской чеканки. Взятка.