О праве войны и мира
Шрифт:
Это, однако же, в основном имеет место в отношении тех преступлений, которые совершены по неведению, хотя неведение и не свободно вовсе от вины; или же вследствие слабоумия, хотя и преодолимого, но с трудом, что должен всячески принимать во внимание правитель христианских подданных, подражая божеству, которым даже в ветхом завете многие подобные случаи поведено искупать теми или иными жертвами (кн. Левит, IV и V) и в новом завете засвидетельствовано словами и примерами, показывающими, что те, кто образумится, легко получают прощение (евангелие от Луки, XXIII, 34; посл. ап, Павла к евреям, IV, 15; V, 2; посл. I к Тимофею, 1,13). А Иоанн Златоуст сообщает, что император Феодосии был побужден простить антиохийцев словами Христа, приведенными у Луки: “Прости им, отче, ибо не ведают, что творят“79.
Опровержение
XXVII. Отсюда ясно, насколько неудачно сказано у Фернандо Васкеса (кн. I, гл. 46), будто единственное изъятие по справедливой причине из закона, то есть освобождение от применения закона, представляет собой то, о чем законодатель, будучи спрошен, мог бы ответить, что в его намерение не входило применение закона к данному случаю. Ибо ведь Васкес не проводит различия между “справедливостью”, которая свойственна толкованию закона, и смягчением его действия. Оттого-то в другом месте (кн. I, гл. гл. 26 и 46) он порицает Фому Аквинского и Сото за то, что, по их словам, закон обязателен, хотя бы в отдельном случае и отпало основание его применения, как если бы они полагали, что смысл закона ограничен буквою, что им никогда и не приходило на ум.
Однако мы настолько далеки от того, чтобы всякое послабление закона, которое зачастую свободно может быть оказано или допущено, относить к справедливости в собственном смысле, что даже такое послабление, которое обязано человеколюбию или же правительственному правосудию, не приписываем ей. Ибо ведь одно дело - приостанавливать действие закона в силу достаточной или неотложной причины, иное дело - объявлять, что то или иное деяние не предусмотрено смыслом закона.
С изъятием от наказаний мы познакомились, познакомимся же с определением их меры.
Определение меры наказания по заслуге
XXVIII. Из вышесказанного видно, что при обращении к наказаниям мы должны учитывать две вещи: за что воздается и ради чего воздается. Воздаяние за что-либо есть возмездие; воздаяние ради чего-либо есть цель наказания.
Никто не должен быть наказан свыше своей виновности80. Сюда относятся ранее приведенные слова Горация и следующие слова Цицерона: “Наказанию, как и прочим вещам, есть мера и некоторая соразмерность” (поел. XV к Бруту). Оттого и Папиниан называет наказание оценкой (L. Sanctio. D. de poen. damn.). Аристид во второй речи “О Левктрах” утверждает, что по природе человека каждому преступлению свойственна известная мера, которой не должно превышать наказание. Демосфен же в послании в защиту детей Ликурга говорит, что соразмерность в наказаниях не следует соблюдать столь точно, как в случае веса и меры, но сообразно умыслу и желанию преступника. В соответствии с виновностью преступление влечет большее или меньшее наказание по соображениям пользы.
Здесь принимаются во внимание побудительные причины, их взаимное сравнение
XXIX. 1. При рассмотрении виновности принимаются во внимание побудительная причина деяния, причина сдерживающая, а также склонность лица в ту и другую сторону81. Сомнительно, чтобы кто-либо творил зло бескорыстно; если же кто-либо наслаждается злодейством ради него самого, то тот поступает вопреки человеческой природе. Большинство побуждается к преступлению аффектами [побуждениями]: “Возбуждение же зачавши, рождает грех” (посл. ап. Иакова, Г, 15).
Под словом “возбуждение” я понимаю также и порыв избегнуть зла, весьма естественный и потому достойнейший среди аффектов. Оттого-то преступления, совершенные во избежание смерти, темницы, страдания или крайней нужды, невидимому, заслуживают наибольшего снисхождения.
2. Сюда относится следующее изречение Демосфена: “Справедливо гневаться более на тех, кто творит зло, будучи богат, нежели на тех, кого побуждает нужда: ибо у судей, склонных к человеколюбию, нужда способствует некоторой снисходительности, тогда как преступные посреди изобилия вещей не имеют никакого достойного внимания оправдания”. Так. Полибин (кн. IV) извиняет акарнанян, которые ввиду угрожающей опасности не соблюли статей договора, заключенного с греками против этолиян. Аристотель пишет: “Невоздержность имеет более произвольный характер, нежели малодушие, ибо та возбуждается страстью, последнее же - страданием.
3. Прочие стремления влекут к какому-нибудь благу, как истинному, так и мнимому. Истинные блага, кроме добродетелей и их действия, не ведущего к прегрешению (“согласны между собой все добродетели”), суть или наслаждения, или причины наслаждений, называемые пользой, как избыток обладания. Воображаемые же блага не суть истинные блага: они сводятся к превосходству над прочими, к уклонению от добродетели и пользы, к мстительности, чем более они уклоняются от природы, тем они хуже85.
Троякого рода стремления апостол Иоанн выражает следующими словами “похоть плоти, похоть очей и гордость житейская” (поел. I ап. Иоанна, II, 16). Первый ведь член охватывает стремление страстей, второй - жажду стяжания, третий - ложное честолюбие и гнев. Филон в изъяснении десяти заповедей говорит, что “всякое зло происходит от страсти к стяжанию вещей или от честолюбия, или от стремления к наслаждениям”. Лактанций в книге шестой пишет- “Добродетель состоит в преодолении гнева, укрощении страстей, обуздании похотей. Ибо почти все преступления и нечестия происходят из этих побуждений”. Это он повторяет и в другом месте.
Также о причинах, которые должны отвлекать от правонарушения, где идет речь о степенях предписаний десяти заповеден, касающихся ближних, и о некоторых прочих вещах
XXX. 1. Всеобщая причина, которая должна отвлекать от совершения преступления, есть боязнь несправедливости. Мы обращаемся теперь не к любого рода преступлениям, но к тем. которые по своим последствиям выходят за пределы личности самого преступника. Правонарушение тем значительнее, чем больший вред им наносится другому. Оттого первое место занимают совершенные преступления, следующее место - такие, которые простерлись до некоторых деяний, но не до окончательного завершения; такие тем тяжелее, чем далее продвинулось совершение преступления. Среди разного рода деяний особо видное место занимают нарушения общего порядка, причиняющие вред большинству. Затем следуют преступления против отдельных лиц. Тягчайшее преступление есть посягательство против жизни следующее - против семьи, основа которой есть брак; затем идут посягательства на отдельные вещи, составляющие желанный предмет обладания, как путем прямого похищения, так и путем злоумышленного причинения убытка.
2. Эти самые деяния можно подвергать более подробному делению, но указанному нами порядку следовал сам бог в десяти заповедях. Ибо под именем родителей, которые являются властями по природе, свойственно понимать и других правителей, власть которых блюдет человеческое общество. Затем следует воспрещение человекоубийства; потом освящение брака с воспрещением прелюбодеяний, далее - воровство и обман; на последнем месте - преступления незаконченные.
Среди отвлекающих причин следует иметь в виду не только свойства того, что совершено непосредственно, но также и того, что с вероятностью может последовать, подобно тому как при пожаре и прорыве плотины можно ожидать величайших опасностей для многих и даже смертей.
3. К боязни несправедливости, в коей мы полагаем общую причину отклонения от преступлений, иногда присоединяется боязнь и других пороков86, а именно - неуважения к родителям, бесчеловечности по отношению к ближним, неблагодарности по отношению к благодетелям что отягчает преступление. Более глубокая испорченность проявляется также в случаях частого совершения кем-либо преступлении, потому что привычка к совершению злодеяний усиливает тяжесть преступлений87.
Оттого можно понять насколько справедлив по природе обычай существовавший у персов, принимать во внимание предшествующую жизнь виновного при оценке преступления88. Это должно иметь место тогда, когда люди, не дурные в остальном, внезапно поддадутся некоей сладости преступного соблазна, но не тогда, когда меняется весь образ жизни. О таких людях сам бог у Езекииля (XVIII) говорит, что не принимает во внимание предшествующего образа жизни. Сюда можно применить поэтому следующее место из Фукидида “Вдвойне заслуживают наказания те, которые из добропорядочных обратились в негодных” (кн. I). Он добавляет в другом месте “… потому что таким менее всего пристало совершать преступления” (кн. III).