О природе человека
Шрифт:
Шизофрения развивается более сложно, чем ФКН и другие наследственные формы умственной отсталости. Неизвестно, связано ли это с одним или с множеством генов. В физиологии шизофреников происходят характерные изменения, и медики могут вскоре открыть их связь с психическими отклонениями. Например, Филипп Зиман и Тайрон Ли обнаружили, что ключевые участки мозга некоторых шизофреников содержат вдвое больше рецепторов допамина, чем у нормальных людей {62} . Допамин — это вещество, которое передает сигналы между нервными клетками. Возможно, что эта аномалия делает мозг особо чувствительным к собственным сигналам, что и приводит к галлюцинациям. Однако и в прежних психологических теориях есть элемент истины: среда играет важную роль в развитии синдрома. Существует такое понятие, как «шизогенная» семейная среда [17] , в которой ребенок, имеющий склонность к шизофрении, с более высокой вероятностью становится психически больным {63} . В такой среде нет доверия, коммуникация разрушена, родители открыто конфликтуют друг с другом и требуют от детей невозможного. Некоторые психиатры даже видят извращенную рациональность в разуме шизофреников: человек пытается убежать от невыносимой социальной среды и создает собственный внутренний мир. Но факт остается фактом: некоторые гены вызывают особую предрасположенность к шизофрении. У людей, имеющих такие гены, патология может развиться в процессе взросления, даже если они живут в нормальных, благополучных семьях.
17
В семейной психотерапии (Бейтсон, Эйдемиллер) есть такое понятие «шизогенная семья». Если в двух словах, то предполагается, что противоречие между двумя и более последовательно предъявляемыми к ребенку требованиями образует некую «двойную связку противоречий», и, пытаясь выполнить любое из требований, ребенок, так или иначе, всё равно окажется виноват. В смысле будет испытывать чувство вины.
Изначально ответственность за такие «двойные связки» возлагали на мать. Классические примеры - выражая на словах любовь к ребенку, мать в то же время его отталкивает при попытках приласкаться; запрещая драться с другими детьми и повышать голос, она в то же время призывает ребенка не давать себя в обиду и требовать к себе уважения. Впоследствии часть ответственности с бедной женщины всё же сняли и «шизогенной» стали называть семью, внутри которой одновременно и последовательно присутствуют активно декларируемые взаимопротиворечащие установки, сопровождающиеся подавлением эмоционально-волевых проявлений со стороны ребенка. Проще говоря, это когда мать кричит «ешь кашу!», отец тут же кричит «какая каша, мясо нужно есть!», на крики прибегает бабушка «ребенку нужны витамины, а вы его опять из пакета кормите!», а на робкий вопрос собственно ребенка «так что мне есть?» следует дружный вопль «заткнись и жри, давай!» В итоге ребенок оказывается в ситуации «куда ни кинь – всюду клин». Что ни делай – перед кем-то из родных ты неправ и виноват. Какой выход для ребенка? Либо замкнуться и не проявлять эмоций, не предпринимать никаких действий вообще, уйти в социофобию – избегание общества, а точнее принятия решений связанных с общением. Либо игнорировать сигналы общества – уйти в полную самостоятельность в принятии решений и проявлении эмоций, стать социопатом в крайнем варианте. Либо заставить общество считаться со своими эмоциями, переживаниями, решениями, действиями – вплоть до агрессии к этому обществу. При этом ребенок, поскольку всё же любит своих близких, пытается всё время разрешить предъявляемый ему клубок противоречий, объяснить себе – в чем дело, что от него на самом деле хотят, почему с ним так себя ведут. И это стремление «свести концы с концами» способствует развитию очень своеобразного мышления, с очень своеобразной цепочкой ассоциативно-логических связей. Это не значит, что из такого ребенка обязательно вырастет шизофреник, нет. Но шизоид, человек с особенностями проявлений в эмоционально-волевой и мыслительной сфере – скорее всего, да.
Таким образом, даже в относительно простых категориях поведения мы наследуем способность к определенным чертам и склонность к усвоению той или иной из имеющихся. Такие разные ученые, как Конрад Лоренц, Роберт А. Хинде и Б. Ф. Скиннер, часто подчеркивали, что четкой границы между унаследованными и приобретенными свойствами не существует{64}. Совершенно очевидно, что нам нужны новые системы описания, которые заменили бы архаичное разделение между природой и воспитанием. Одна из самых многообещающих систем, основанных на образах, была предложена великим генетиком Конрадом Г. Уоддингтоном, умершим в 1975 году{65}. Уоддингтон считал, что развитие подобно местности, которая постепенно снижается от гор к побережью. Развитие признака — цвета глаз, доминирования руки, шизофрении и др. — напоминает мяч, который катится по этому склону. Каждый признак развивается на определенном участке местности, каждый проходит свои хребты и долины. Если говорить о цвете глаз, то при наличии определенного набора генов голубого или иного пигмента радужной оболочки этот признак движется по конкретному, глубокому каналу. Мяч неуклонно катится к одной точке: как только яйцеклетка оплодотворяется сперматозоидом, возможным остается только один цвет глаз. Местность развития москита тоже можно представить себе в виде параллельных, глубоких и ровных долин: одна ведет к сексуальной привлекательности звука трепещущих крыльев, другая — к автоматическому сосанию крови, а остальные — к оставшемуся десятку реакций. Долины формируют ряд четко определенных биохимических шагов, которые от ДНК оплодотворенной яйцеклетки ведут к нейромышечным действиям, управляемым мозгом москита.
Топография развития человеческого поведения значительно шире и сложнее, но она остается топографией. В некоторых случаях долины делятся — порой и не один раз. Человек может стать правшой или левшой. Если он родился с генами или испытывал иные ранние физиологические влияния, которые сделали его левшой, то можно считать, что ответвление канала развития углубилось. Если отсутствует социальное давление, то мяч в большинстве случаев покатится вниз, в канал доминирования левой руки. Но если родители учат ребенка пользоваться правой рукой, мяч может скатиться и в более мелкий канал доминирования правой руки. Ландшафт шизофрении — это обширная сеть каналов, в которой трудно определить единственный путь, поэтому траекторию мяча можно предсказать лишь статистически.
Ландшафт — это всего лишь метафора, неспособная точно описать самые сложные явления. Но в ней содержится важная истина, связанная с социальным поведением человека. Если мы хотим понять причинную обусловленность, каждую разновидность поведения необходимо рассматривать и прослеживать отдельно, как процесс развития, ведущий от генов к конечному результату.
Некоторые формы поведения лучше поддаются подобному анализу. Например, выражения лица, отражающие основные эмоции страха, гнева, удивления, счастья и отвращения, неизменны у всех людей. Психолог Пол Экман взял фотографии американцев, выражающих эти эмоции{66}. Он фотографировал и членов первобытных племен, которые рассказывали истории, связанные с теми же чувствами. Когда эти фотографии показывали перекрестно представителям обеих культур, и современные американцы, и первобытные люди узнавали переданные эмоции с точностью более 80%. Путешествуя по отдаленным уголкам земного шара, Иренеус Айбль-Айбесфельдт снимал, как люди общаются с помощью жестов и мимики{67}. Чтобы люди не задумывались, он снимал их через призму, установленную на объективе. Это приспособление позволяло ему располагаться незаметно для объекта съемки. Айбль-Айбесфельдт зафиксировал множество сигналов, которые оказались одинаковыми для представителей письменных и дописьменных культур. Довольно удивительным универсальным сигналом оказалось мгновенное, почти бессознательное поднимание бровей во время дружеского приветствия. Еще один пример универсального сигнала, который стали пристально изучать этологи, это улыбка, которую можно считать инстинктивной в зоологическом смысле слова{68}. Улыбка появляется на лице младенца между двумя и четырьмя месяцами и сразу же вызывает прилив родительской любви и внимания. В зоологических терминах улыбку можно назвать социальным высвободителем, врожденным и почти неизменным сигналом, который способствует базовым социальным отношениям. Антрополог Мелвин Дж. Коннер недавно завершил исследование улыбки и других форм младенческого поведения у бушменов Калахари. Начиная свои ежедневные наблюдения, он был «готов ко всему», потому что дети бушменов воспитывались в совершенно отличных от западной культуры условиях{69}. Матери рожали их в одиночестве, без анестезии, а в течение следующих нескольких месяцев младенцы почти постоянно находились в вертикальном положении в физическом контакте с матерями. Первые три-четыре года их кормили по несколько раз в час и более жестко учили сидеть, стоять и ходить, чем европейских и американских детей. Однако их улыбка была точно такой же, появлялась в том же возрасте, что и у американских детей, и выполняла те же самые функции. Еще более убедительным доказательством является то, что улыбка возникает у слепых и даже у слепоглухих детей, которые не испытывают никакого психологического влияния, способствующего ее появлению{70}.
Простейшие и самые автоматические формы подобного поведения могут быть генетически встроены в клетки человеческого мозга и лицевые нервы, благодаря чему привычка к сокращению лицевых мышц развивается сразу после рождения в результате череды физиологических событий, требующих минимального обучения. Полагаю, ученые очень скоро откроют существование генетических мутаций, влияющих на форму и интенсивность нервно-мышечных действий. Если такое удивительно простое явление существует, то это открытие позволит нам понять генетику человеческого общения.
Картина ландшафта развития должна измениться по мере того, как на склонах начнут появляться знания, приобретенные с помощью обучения и культуры. В отношении языка, манеры одеваться и других подверженных влиянию культуры категорий поведения, ландшафт превращается в обширную дельту с низкими холмами и просторными излучинами. Давайте для примера рассмотрим развитие языка по мере взросления{71}. Это свидетельство того, что человеческий разум имеет врожденную структуру, которая позволяет связывать слова определенным образом — а не иным. Ноам Хомски и другие психолингвисты считают, что «глубинная грамматика» позволяет овладеть языком гораздо быстрее, чем это было бы возможно путем обычного обучения. Только одной математической симуляцией можно продемонстрировать, что в детстве просто недостаточно времени для того, чтобы заучить английские предложения наизусть. Маленькие дети, в отличие от детенышей других приматов, в том числе и шимпанзе, обладают мощным стремлением к овладению речью: они лепечут, изобретают слова, экспериментируют со смыслами и усваивают грамматические правила быстро и в предсказуемой последовательности. Они создают конструкции, которые предвосхищают взрослые формы, но все же значительно отличаются от них. Специалист по детскому развитию Роджер Браун очень точно назвал эти достижения «первым языком». Сравнение успехов однояйцовых и разнояйцовых близнецов показывают, что различия во времени этих достижений в определенной степени зависят от наследственности. Верхние участки склонов развития языка превращаются в относительно простые и глубокие каналы. Но каналы на широких нижних участках, где возникают сложности «второго», взрослого языка, становятся мелкими и сильно разветвленными. Внешние проявления языка совпадают с культурной эволюцией; они в значительной степени и есть культурная эволюция. Слабейшего давления со стороны образования и моды достаточно, чтобы изменить лексикон, ударения и темп речи.
Но что в реальности представляют собой метафорические гребни и каналы? В некоторых случаях гормоны, влияющие на поведение, или другие биохимические вещества, вырабатываемые генами в процессе создания нервных клеток, прокладывают каналы. Простые соединения могут изменить способность нервной системы действовать так, а не иначе. Столь же большое значение могут иметь более отдаленные «правила обучения», шаги и процедуры, основанные на деятельности определенных наборов нервных клеток, с помощью которой осуществляются разные формы обучения.
Обучение принято воспринимать как универсальное явление, которое мало зависит от вида организма. Многие выдающиеся психологи, особенно Б. Ф. Скиннер и другие бихевиористы, упрямо полагали, что большинство видов поведения формируется в помощью нескольких элементарных форм обучения. Помещая животных в упрощенную лабораторную среду, где любая стимуляция строго контролируется, можно открыть общие законы, управляющие обучением. В 1938 году Скиннер писал: «Общая топография оперантного поведения не имеет значения, потому что большая часть, если не все специфические операнты являются условными. Я полагаю, что динамические свойства оперантного поведения можно изучить через единичный рефлекс»{72}. В своей влиятельной книге «По ту сторону свободы и достоинства» Скиннер утверждал, что, будучи хорошо изученными и понятыми, эти законы могут использоваться для обучения людей более счастливой и духовно богатой жизни. Культура эта может быть поначалу изобретена самыми мудрыми членами общества, а затем ее безболезненно усвоят дети.
Это очень мощные идеи, имеющие соблазнительные прецеденты в естественных науках, и они привели к серьезным сдвигам в изучении поведения животных и человека. Центральная идея философии бихевиоризма о том, что поведение и разум имеют сугубо материалистическую основу, поддающуюся экспериментальному анализу, фундаментально справедлива. Тем не менее основополагающие предположения о простоте и эквипотенциальности обучения оказались ложными. Их заменила концепция существования множества особенных типов обучения, которые не вписываются в единый общий закон, за исключением, может быть, закона эволюции путем естественного отбора. Потенциал обучения каждого вида полностью запрограммирован структурой его мозга, последовательностью выработки гормонов и, в конце концов, его генами{73}. Каждый вид животных «готов» усваивать определенные стимулы, не может усвоить стимулы другого рода и абсолютно нейтрален по отношению к третьим. Например, взрослые чайки быстро учатся отличать своих только что выведенных птенцов, но не могут узнать собственные яйца, хотя те вполне визуально различимы. Новорожденный котенок слеп, с трудом ползает на животе и практически беспомощен. Однако в тех категориях, которые важны для его выживания, он проявляет поразительную способность к обучению. Ориентируясь только по обонянию, котенок за день учится преодолевать короткие расстояния до того места, где можно найти мать — и молоко. По обонянию или осязанию котята запоминают «схему» материнского живота и находят путь к любимому соску. В лабораторных экспериментах котята быстро учились отличать один искусственный сосок от другого по мелким особенностям фактуры.
Ученые получили и еще более впечатляющие результаты. Каждый год синие овсянки мигрируют с востока Северной Америки на зимовку в Южную Америку. Как многие другие перелетные птицы, они летят по ночам. Когда молодые овсянки покидают гнездо, они учатся распознавать Полярную звезду и приполярные созвездия. Делают они это быстро и автоматически. Других созвездий они не запоминают. Когда домашние цыплята получают легкий удар током во время питья воды и это ощущение подкрепляется одновременной вспышкой света, они начинают пугаться визуального стимула, но слуховой — звук щелчка — не вызывает той же реакции. Когда удар тока испытывает не клюв, а ноги, цыплята реагируют на звуковой сигнал, но не на визуальный. Такая симметрия на первый взгляд может показаться странной, но она играет важнейшую роль в выживании животного с небольшим мозгом. Поведение цыплят можно свести к следующей простой формуле: то, что ты видишь, опасно для головы, то, что слышишь, — для ног{74}.