О приятных и праведных
Шрифт:
Пирс сгреб кота в охапку, вдохнув аромат любимого одеколона Барбары, исходящий от теплого меха, и бросил Монтроза Барбаре на колени.
— Ох, Барбара, не сердись, — сказал он. — Извини меня.
Барбара изогнулась и поднялась на колени, прижимая Монтроза к лицу. Пирс опустился на плющ напротив нее и, протянув руку, дотронулся пальцем до ее голой коленки. Они смотрели друг на друга озадаченно, почти со страхом.
— И ты извини, — сказала она. — Может быть,
— Что значит — испортились?
— Ну, как сказать… Когда мне было меньше лет и я читала в книжках и так далее про насквозь испорченных людей, отъявленных негодяев, то чувствовала себя в душе до того хорошей, чистой — совсем другой, чем они, — и знала, что никогда такой, как они, не буду и поступать, как они, не стану. А у тебя бывало такое чувство?
— Не знаю, — сказал Пирс с сомнением. — В ребятах, по-моему, изначально сидит испорченность.
— Да, — заключила Барбара. — Похоже, все складывается намного сложнее, чем я ожидала.
— Октавиан, голубчик, ты что, решил вообще не ложиться?
— Иду, моя радость. Нет, ты послушай сову!
— Да, прелесть, правда? Между прочим, Мэри договорилась, что Барби дадут напрокат этого пони.
— Вот и прекрасно. Кейт, милая, у нас кончилась зубная паста.
— На туалетном столике непочатый тюбик. Не наткнись там на все эти карты и путеводители.
— Боюсь, душенька, поездку в Ангкор мы не потянем.
— Я знаю. На Ангкоре ставим крест. Я решила, что хочу ехать в Самарканд.
— Он в Советском Союзе, душа моя, тебе известно?
— Вот как? Ну и что, не съедят же нас там!
— Там будет страшно жарко.
— А Самарканд не на море?
— Нет, к сожалению. Не лучше ли действительно съездить куда-нибудь к морю?
— Мы, конечно, подумывали о Родосе…
— Насчет Родоса можно поспрашивать у Полы — помнишь, она туда ездила? Что, кстати, происходит с Полой? Я обратил внимание, что у нее такой подавленный, озабоченный вид!
— А, это просто конец триместра. Она так ревностно относится к этим экзаменам!
— Дьюкейн как будто ходил проведать Вилли?
— Да, и Дьюкейн ходил, а потом и Мэри.
— И как он?
— Вилли в порядке. Сказал Мэри, что Дьюкейн очень поднял ему настроение.
— Приятный он человек, Дьюкейн…
— Он такой правильный…
— На Вилли, во всяком случае, он действует благотворно.
— Он на всех нас действует благотворно. Знаешь, Октавиан…
— Что, милая?
— Я поцеловала Дьюкейн в буковой роще.
— Вот молодец! И как, он был доволен?
— Он был страшно мил.
— Смотри только, не влюби его в себя чересчур, моя птичка, — то есть не до страданий.
— Нет-нет, до страданий не дойдет. За этим я прослежу.
— Он, вообще-то говоря, человек весьма разумный, помимо того что приличный в высшей степени.
— Да. Интересно, что при всем том до сих пор не женат.
— Не стоит искать в этом жгучую тайну.
— Как знать! Ты не допускаешь, что он гомосексуален — подсознательно, может быть? Никогда не слыхала, чтобы он состоял в близких отношениях с какой-нибудь женщиной.
— Это оттого, что он невозможно порядочный и скрытный.
— Что скрытный — это определенно! Представляешь, ни слова мне не сказал о том, что ему поручено вести это расследование.
— Он не на шутку озабочен в связи с этим расследованием.
— Тогда тем более обидно, что не сказал. Он, между прочим, считает, что про этого горемыку — как его… Радичи — нельзя рассказывать Вилли.
— И совершенно прав. Мне бы и в голову не пришло!
— Обо всем умеет подумать! Что Радичи и вправду был шпион — это, надо полагать, исключается?
— Полностью. Нет, я думаю, Джона коробит перспектива соваться в чью-то личную жизнь.
— Боюсь, что мне она показалась бы заманчивой!
— А его, вероятно, отпугивает. Он считает, есть риск, что вскроются некие… м-м отклонения.
— Сексуальные, ты хочешь сказать?
— Ну да. Он ведь неисправимый пуританин, сама знаешь.
— Знаю — и обожаю это в нем. Интересно, что он думает о том, чем мы занимаемся вдвоем с тобой?
— Он об этом вообще не думает.
— Октавиан, ну скоро ты? По-моему, теперь Дьюкейн мне расскажет — о женщинах, я имею в виду, о своем прошлом. Теперь — непременно расскажет!
— Ты что, спросишь его?
— Спрошу. Я не боюсь Дьюкейна.
— А я, иными словами, боюсь? Что ж, в известном смысле — возможно. Ни за что не хотел бы, чтобы такой человек был обо мне дурного мнения.
— Да, понимаю, — и я тоже. А тебя все же не смущает, что он держит у себя слугу?
— Да нет. Дьюкейн — не гомосексуалист.
— Октавиан, ты когда-нибудь видел этого слугу?
— Нет.
— Я и о слуге расспрошу Дьюкейна. Он не способен сказать неправду.
— Но способен испытать неловкость.
— Ну ладно, я, пожалуй, лично обследую этого слугу. Приеду, когда Дьюкейна не будет дома, и учиню инспецию.
— Кейт, неужели ты всерьез решила…