О приятных и праведных
Шрифт:
— Да, — отвечал Макрейт.
Он снова положил руки на стол и разглядывал их. Руки были на удивление чистые. Шустрая мушка переключилась теперь на него, но он от нее не отмахивался. Макрейт и мушка разглядывали друг друга.
— Он обходился со мной по-доброму. Я делал для него кой-чего. Помимо работы.
— Что именно? — мягко спросил Дьюкейн.
— Ну понимаете, ему требовались предметы для его магии. Я бывал у него на дому — в Илинге то есть.
— Иными словами, приносили
— Да, сэр. Он чудной был, мистер Радичи. Безобидный, но, как бы сказать, с приветом. Но при всем том — башковитый, заметьте. Про эти дела насчет магии знал все до тонкости — историю там и прочее. Что книжек у него было об этом, толстенных, — вы не поверите! Истинный был знаток, без дураков.
— Какие же предметы вы ему носили?
— Да всяко-разные. Никогда не угадаешь, что нужно будет в следующий раз. Как-то вот перья понадобились, белые перья. Злаки, масло разных сортов. Покупал в «Диетических продуктах». А бывало, и птиц закажет или мелкое зверье — мышей, к примеру.
— Живых?
— Ага. Я в зоомагазин ходил за ними. Там, думается, учуяли что-то под конец.
Дьюкейн передернулся.
— Продолжайте…
— Ну, потом еще кое-чем запасался — травками, скажем, пасленом, и так далее — хотел научить меня разбираться в них, чтобы я, значит, ездил за город собирать их для него, только я не соглашался.
— Отчего же?
— Не люблю я загород, — сказал Макрейт. — Остерегаюсь этого зелья, когда оно прет прямо из земли, — прибавил он. — То ли дело, поймите, — в магазине…
— Да, понимаю. И что, мистер Радичи действительно верил в эти свои обряды?
— Еще бы, само собой! — обиженным тоном сказал Макрейт. — Не для потехи ими занимался. И притом — со знанием дела, то есть у него они срабатывали…
— Срабатывали?
— Верней, не знаю, я при том лично не присутствовал, учтите, но только мистер Радичи был очень необычный мужчина, сэр, — как говорится, наделенный сверхъестественной силой. От него просто веяло чем-то особенным.
— У вас есть прямые свидетельства, что мистер Радичи обладал сверхъестественными способностями — или это просто ощущалось?
— Чтобы свидетельства — это нет, но как бы чувство такое…
— Ну да, могу себе представить. Где вы впервые встретились с мистером Радичи?
— Здесь же, сэр, на работе.
— Ясно. И время от времени делали по его поручению покупки, за что он, надо полагать, платил вам.
— В общем — да, сэр, какую-то малость. Оплачивал мое время.
— Естественно. А приходилось вам сталкиваться с миссис Радичи?
— Не особо, сэр, она больше держалась в сторонке — так, разве, здрасьте — до свиданья.
— Она, на ваш взгляд, не
— Нисколько, сэр. Она была в курсе, полностью. Жизнерадостная такая дама, очень приветливая, любезная.
— Они, по-вашему, с мистером Радичи ладили между собой?
— Душа в душу, я сказал бы, сэр. Никогда не видел, чтобы человек так убивался, как он, когда она померла. Магию свою забросил на много месяцев.
— Миссис Радичи не огорчало, что он занимается магией?
— Я, например, вообще не замечал, чтобы ее огорчало что-нибудь, хотя девицы должны были немного портить ей настроение…
— Девицы?
— Да, в смысле, — для магии требовались девицы.
Вот мы и добрались до сути, подумал Дьюкейн. Он слегка поежился; комната беззвучно пульсировала электрическими животными токами.
— Ну да, магические обряды, сколько мне известно, нередко предполагают участие женщины, чаще — невинной девушки. Вы бы не рассказали о них немного?
— Насчет невинности — это я не знаю! — У Макрейта вырвался безумный смешок.
Радичи околдовал его, мелькнуло в голове у Дьюкейна. В смешке Макрейта слышались шальные нотки восхищения.
— Вы хотите сказать, женщины, которых — мм — привлекал мистер Радичи, были… словом, что это были за девицы? Вам приходилось с ними встречаться?
— Приходилось иной раз, ага, — сказал Макрейт. Теперь он говорил, взвешивая каждое слово. Взмахнул рукой, прогоняя назойливую муху, и поднял глаза на Дьюкейна, выразительно двигая бесцветными бровями. — Потаскухи, иначе не назовешь. Не то чтобы я заставал его когда за этим делом…
— Чем же он, по-вашему, занимался с этими девушками?
Дьюкейн поймал себя на том, что улыбается Макрейту ободряюще — пожалуй, даже по-свойски. Предмет разговора сам собою вносил в обстановку элемент чисто мужской задушевности.
— Занимался-то? — переспросил Макрейт, в свою очередь отвечая ему улыбкой. — Я, понимаете, толком не видел этого, хотя раза два потихоньку возвращался и заглядывал в окошко. Интересно было, знаете. Вам бы, сэр, тоже было бы интересно.
— Да, наверное, — сказал Дьюкейн.
— То есть, чем с ними обыкновенно занимаются — такого, думается, не было, он же с причудами был господин. Один раз, смотрю, девица у него лежит на столе, и на животе у ней стоит серебряная чаша. А сама притом — раздетая до нитки.
Черная месса, догадался Дьюкейн.
— Он по одной принимал этих женщин или сразу несколько?
— По одной, сэр, только они не всегда бывали свободны, и на тот случай четверо было постоянных. Раз в неделю являлись, по воскресеньям — это уж обязательно, а бывало, и сверх того.