О приятных и праведных
Шрифт:
— Миссис Макрейт, — начал он скороговоркой, — я действительно не служу в полиции, однако я представляю министерство, в котором работает ваш муж. Боюсь, у вашего мужа возникли сложности, и я пришел задать ему кой-какие не слишком приятные вопросы.
— Как вас зовут? — спросила Джуди Макрейт, вновь принимая естественное положение.
— Джон Дьюкейн.
— Вы симпатичный.
Дьюкейн с опаской присел на один из журнальных столиков, предусмотрительно сдвинув в сторону семейство фарфоровых свинок, расписанных трилистниками.
— Боюсь,
— Очень симпатичный. Известно вам это? Выпейте еще винца. Что вы хотите услышать от Макрейта? Возможно, я могу сказать?
Дьюкейн торопливо соображал. Стоит ли? Профессиональный расчет, подкрепленный, возможно, естественным чувством вины, крепнущим понемногу в его размягченных упоением нервах, подсказывал — да. Придав своему лицу надлежащую строгость для острастки собеседницы, он проговорил:
— Миссис Макрейт, ваш муж шантажировал мистера Радичи.
В глазах Джуди Макрейт не оставалось ничего от взора жрицы. Она смотрела на Дьюкейна цепко, но доверчиво. Так смотрят на старого друга, который принес дурные вести. Помедлив, она сказала:
— Он, видимо, потеряет работу?
— Сколько Радичи платил ему за молчание? — спросил Дьюкейн.
Он удерживал ее холодным, почти циничным взглядом, а между тем, как казалось ему впоследствии, по накалу страсти эти вопросы и ответы не уступали шквалу эмоций, что только что предшествовал им.
— Не знаю. Немного. Питер не из таких, кто мыслит по-крупному. С детства пробавлялся тем, чем пичкают газеты.
Дьюкейн тяжело вздохнул и снова встал.
Пока он мысленно формулировал следующий вопрос, на лестнице послышались шаги. Оба как по команде повернулись друг к другу. Она сказала, понизив голос:
— Ну вот, пришел. Мы еще вами встретимся, мистер Сладкин, обязательно.
Дверь отворилась, и вошел Макрейт.
Первоначальный план Дьюкейна застать Макрейта врасплох сработал безотказно. Макрейт застыл на пороге точно вкопанный, разинув свой пунцовый рот и тараща на Дьюкейна глаза. Потом вороватая тень тревоги смяла его черты, и он неуклюжим и неистовым движением подался в сторону жены.
— Добрый вечер, Макрейт, — безмятежно уронил Дьюкейн.
Сейчас он был собран и хладнокровен.
— Ладно, я пошла в паб, — сказала Джуди Макрейт.
Она взяла с дивана сумочку и направилась к двери.
Так как Макрейт, опять уставясь на Дьюкейна, не тронулся с места, она оттолкнула его с дороги. Он шумно захлопнул за нею дверь пинком ноги.
— Извините за непрошеный визит, — сказал Дьюкейн. — Как выяснилось, у меня остались к вам вопросы.
— Ну?
В атмосфере нарастало опасное ощущение равенства. Макрейт еще таил в себе неизрасходованную ярость, предназначавшуюся его жене. Надо брать его наскоком, мелькнуло в сознании Дьюкейна. Он произнес:
— Макрейт, вы шантажировали Радичи.
— Это жена вам сказала?
— Нет. Это явствует из бумаг, обнаруженных у Радичи. За шантаж, как вам известно, полагается весьма суровая кара.
— Не было никакого шантажа.
Макрейт прислонился спиной к двери.
— Ну, скажем так — Радичи положил вам вознаграждение за то, что вы держали язык за зубами. Откровенно говоря, Макрейт, вы для меня не представляете интереса, и, если сейчас изложите мне всю правду от и до, я постараюсь избавить вас от наказания. Если нет, вами займется правосудие.
— Не понимаю, — сказал Макрейт. — Я ничего худого не делал.
— Полно, полно! Мы доподлинно знаем, что вы вымогали у Радичи деньги. Вам, очевидно, не приходило в голову задаться вопросом, не вы ли отчасти повинны в его кончине?
— Я? — Макрейт шагнул вперед и ухватился за спинку дивана. Он успел собраться с мыслями и, раздувая щеки, напустил на себя вид незаслуженно оскорбленной добродетели. — Со мной он горя не знал! Я не причинял ему беспокойства. Он мне нравился! Мы ладили между собой!
— К сожалению, я вам не верю, — сказал Дьюкейн. — А теперь я вот что хочу знать…
— Никакой это был не шантаж, — сказал Макрейт, — и вам это не доказать. Если мистер Радичи давал мне деньги, так за то, что я делал! Насчет меня он нисколько не тревожился, не могло это случиться из-за меня, хотите — спросите мистера Биранна, он скажет, как и что там было, на квартире у мистера Радичи. Никогда я мистеру Радичи ничем не угрожал, вы не докажете, что это был шантаж, то есть никакого шантажа и не было, я человеку просто пришелся по душе, короче, полюбился, — ну, он и не скупился, когда платил мне, вот и все.
Дьюкейн отступил назад. Мозг его лихорадочно работал, силясь не упустить и усвоить то, что ему подбросили так внезапно. Он сумел не перемениться в лице. Как ни в чем не бывало, сказал:
— У мисера Биранна. Да, естественно. Он ведь часто там бывал.
— А то! И он расскажет, как все было между мной и мистером Радичи. Это я-то шантажист! Да я мухи в жизни не обидел! Я…
Макрейт продолжал возмущаться.
Так, значит, Биранн солгал насчет своих отношений с Радичи, думал Дьюкейн. Почему, почему? Зачем?
Глава четырнадцатая
Три женщины шли не спеша вдоль кромки воды. Морская гладь светилась лучезарной, ясной голубизной, осыпанной мерцающими драгоценными переливчатыми блестками и отделенной тонкой темно-синей чертой от белесой голубизны пустого неба, в котором, кажется, взгляд в такой день может тонуть без конца и края. С утра на пляже наблюдались местные, но ближе к полуденному глухому часу их не стало. Чуть отступя от берега видно было, как по бровке зеленого открытого склона, точно фигурка на заднем плане полотна Учелло [25] , катается на своем новом пони Барбара.
25
Учелло, Паоло (1397–1475) — итальянский живописец.