О психологической прозе
Шрифт:
1 В 1864 году Тургенев писал в лирическом очерке "Довольно": человеку "одному дано "творить"... но странно и страшно вымолвить: мы творцы... на час, - как был, говорят, калиф на час... Каждый более или менее смутно понимает свое значение, чувствует, что он сродни чему-то высшему, вечному и живет, должен жить в мгновеньи и для мгновенья".
2 Спешнев в какой-то мере является прототипом Ставрогина, Петрашевский - Петра Верховенского.
3 Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1873 и 1876 годы. М.-Л., 1929, с. 8.
Умственная жизнь русской интеллигенции 30-40-х годов была средой кристаллизации идей, впоследствии раскрывшихся в духовном опыте и в творчестве Толстого и Достоевского.
Самообличение, этический и психологический накал поисков смысла жизни и смерти - это и есть "толстовский элемент" самоанализа Белинского. Но в письмах Белинского, особенно в его письмах конца 30-х -
В письмах Белинского можно найти не только мотив любви-ненависти, но и мотив блаженства-страдания: "Они говорили друг с другом с лицами, сияющими блаженством. Мне казалось, что моя истерзанная грудь не выдержит этой пытки; но то была не ревность и не зависть - я очень хорошо сознавал, что если бы она и любила меня, мне от этого не легче бы было, я обоим желал им счастья, обоих любил их - и все-таки тяжко страдал и между тем упивался моим страданием, как пьяница в запое, потому что в нем много было человеческого. И потому какая-то сила непреодолимая влекла меня в этот дом, чтобы насладиться страданием" 1 (XI, 398). В его письмах есть и другие предвестия мира Достоевского. Вот письмо к Боткину от 8 сентября 1841 года, когда Белинский весь уже поглощен социальностью: "Что мне в том, что живет общее, когда страдает личность? Что мне в том, что гений на земле живет в небе, когда толпа валяется в грязи? Что мне в том, что я понимаю идею, что мне открыт мир идеи в искусстве, в религии, в истории, когда я не могу этим делиться со всеми, кто должен быть моими братьями по человечеству, моими ближними по Христе, но кто мне чужие и враги по своему невежеству? Что мне в том, что для избранных есть блаженство, когда большая часть и не подозревает его возможности? Прочь же от меня блаженство, если оно достояние мне одному из тысяч! Не хочу я его, если оно у меня не общее с меньшими братьями моими!" (XII, 69). Это напоминает "возвращение билета" Иваном Карамазовым, напоминает знаменитый его разговор с Алешей даже синтаксическими оборотами, отдельными формулировками (эти параллели мною подчеркнуты): "Что мне в том, что виновных нет... и что я это знаю, - мне надо возмездие, иначе ведь я истреблю себя... Не хочу гармонии, из-за любви к человечеству не хочу. Я хочу оставаться лучше со страданиями неотомщенными. Лучше уж я останусь при неотомщенном страдании моем и неутоленном негодовании моем, хотя бы я был и неправ. Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно... Не бога я не принимаю, Алеша, я только билет ему почтительнейше возвращаю".
1 Письмо 1839 года. Речь идет об А. М. Щепкиной и Каткове.
Достоевский начал вплотную работать над "Братьями Карамазовыми" в 1878 году, но процесс становления замысла, кристаллизации тем романа начался раньше. А. С. Долинин относит это начало к 1877-му и отчасти даже к 1876 году 1. Между тем в 1875 году в "Вестнике Европы" печаталось продолжение биографии Белинского, написанной А. Пыпиным на основе еще не изданной его переписки. В седьмой главе биографии (февральский номер "Вестника Европы") процитировано письмо Белинского к Боткину от 8 сентября 1841 года и процитированы именно приведенные только что строки, напоминающие "возвращение билета" 2. В 1870-х годах Достоевский думал о Белинском, писал о нем в "Дневнике писателя" 1873 и 1877 годов. Надо полагать, что он не прошел мимо биографии Пыпина. Быть может, творческая память Достоевского вобрала в себя формулировки Белинского и донесла их до монолога Ивана Карамазова. Тождества здесь, конечно, нет. Для Белинского главный вопрос судьба большинства, "меньших братии"; для Достоевского - нравственная невозможность купить всеобщую гармонию ценою страданий хотя бы одного человека.
1 См.: Долинин А. С. Последние романы Достоевского. М.-Л., 1963, с. 235 и далее.
2 См.: Пыпин А. Белинский В. Г. Опыт биографии.
– "Вестник Европы", 1875, № 2, с. 617.
Дело не только в отдельных параллелях. Атмосфера переписки с Бакуниным в целом - атмосфера любви-ненависти, обнаженных признаний и облекающихся плотью жизни идей, отношений страстных, изменчивых - содержала начала, впоследствии исследованные Достоевским.
От духовной жизни кружка Станкевича и в особенности от писем Белинского прослеживается движение к Толстому и Достоевскому, двум вершинам русского и мирового романа. Это закономерно. Белинский как критик и историк литературы впервые сформулировал принципы русского реализма. Но Белинский был критиком особого масштаба и особых предвидений
МЕМУАРЫ
Литература воспоминаний, автобиографий, исповедей и "мыслей" ведет прямой разговор о человеке. Она подобна поэзии открытым и настойчивым присутствием автора. Промежуточным жанрам, ускользавшим от канонов и правил, издавна присуща экспериментальная смелость и широта, непринужденное и интимное отношение к читателю. Острая их диалектика - в сочетании этой свободы выражения с несвободой вымысла, ограниченного действительно бывшим.
Типология мемуаров многообразна - от "Исповеди" Руссо с ее предельным самораскрытием человека до хроникально-политических воспоминаний мадам де Сталь ("Десять лет изгнания"), которые начинаются фразой: "Я решилась рассказать обстоятельства моего десятилетнего изгнания не для того, чтобы занимать общество собой".
Иногда лишь самая тонкая грань отделяет автобиографию от автобиографической повести или романа. Имена действующих лиц заменены другими - эта условность сразу же переключает произведение в другой ряд, обеспечивая пишущему право на вымысел. Для этого Стендалю достаточно было назвать Анри Брюларом героя своей автобиографии или Достоевскому ввести в "Записки из Мертвого дома" фигуру рассказчика, человека, отбывающего каторгу за убийство жены. По соображениям цензурным Достоевский не мог в "Записках" вести рассказ от лица петрашевца. Но каковы бы ни были внешнее причины замены рассказчика, в результате оказывалось уже невозможным подходить к "Запискам из Мертвого дома" с требованиями и критериями фактической точности (в "Записках" Достоевский нередко от нее отклоняется во имя своего писательского замысла). Горький в трилогии сохранил свое имя, но "Детство", "В людях", "Мои университеты" он сам называл "повестями", несмотря на их автобиографическую достоверность. Эти произведения полностью расположены на путях художественного творчества Горького.
Наряду с мемуарными произведениями, смежными с повестью или романом, существуют и принципиально иные. В них - при неизбежных общих связях с тем или другим литературным направлением - резко выражена специфика жанра, его особые цели и возможности. О трех таких произведениях я буду здесь говорить. Это "Мемуары" Сен-Симона, "Исповедь" Руссо, "Былое и думы" Герцена. Это произведения в высшей степени отмеченные мемуарной спецификой и очень разные - не только потому, что в них нашли отражение разные исторические эпохи, но и по своей структуре и своим познавательным задачам. Сен-Симон создатель мощного потока социально-моральных портретов, "характеров" своих современников. Руссо обращен к "внутреннему человеку", Герцен - к человеку в его диалектически-историческом качестве. Каждая из этих книг была одновременно историческим и "человеческим" документом, высоким созданием словесного искусства, новой ступенью познания действительности и человека.
1
О "Мемуарах" герцога Сен-Симона существует обширная литература, эта удивительная книга изучалась с разных точек зрения - как исторический источник, как памятник эпохи, как художественное произведение. В пределах же настоящей работы "Мемуары" рассматриваются только в плане проблем понимания и изображения характера.
Сент-Бёв назвал Сен-Симона соглядатаем своего века 1. Уникальное произведение мировой мемуарной литературы, его воспоминания в разных изданиях насчитывают от двадцати до сорока с лишним томов; 2 они охватывают период от начала 90-х годов XVII века до 1723 года (последнее двадцатипятилетие царствования Людовика XIV и период регентства). После смерти Сен-Симона в 1755 году правительство Людовика XV, опасаясь разоблачений, конфисковало эту гигантскую рукопись (вместе с другими документами Сен-Симона). Около семидесяти пяти лет рукопись пролежала под спудом в архиве министерства иностранных дел и впервые, если не считать отдельных извлечений, в относительно полном виде была опубликована в 1829-1830 годах. Мемуары Сен-Симона оказались, таким образом, звеном, изъятым из историографического и литературного ряда своего времени 3.
1 Sainte-Beuve C.-A. Causeries du lundi, v. 3. Paris, 1851, p. 213.
2 На русском языке существует двухтомное издание избранных фрагментов в переводе И. М. Гревса (Сен-Симон. Мемуары. М.-Л., 1934-1936). Там, где это возможно, цитирую по этому изданию (в тексте, с указанием тома и страницы), позволяя себе здесь, как и в следующих главах, отдельные уточнения согласно французскому подлиннику. В остальных случаях переводы сделаны мною по изданию: Saint-Simon. Memoires. "Bibliotheque de la Pleiade", 1-7 v. Paris, 1953-1961.