О, Путник!
Шрифт:
— Сир, здесь дамы, — фыркнула ГРАФИНЯ. — Что Вы несёте!
— Да уж, только что я слушал одну из дам. Ну, а вы, ПОЭТ? Поедете со мною в деревню? Ведь вы неоднократно указывали на наличие у меня литературного таланта. Его следует развивать. Будем выращивать капусту, писать, думать, мечтать, творить, дискутировать, просто разговаривать о том, о сём. Ну же, как вам такие перспективы? Вижу по вашей кислой физиономии, что они вас совершенно не устраивают, — странник и любовник вы наш вечный!
Я рассеянно посмотрел в камин, нахмурился. Да, Звизгун даёт о себе знать. Следует сделать небольшой перерыв. Я встал, прошёлся по залу. Все вскочили вслед за мною со своих мест. Я сделал им знак присесть, а потом печально
— Ну, а о ГРАФИНЕ я уж ничего и не говорю. Такая дама, и капуста…Вещи явно несовместные. Увы, увы… Да и вообще, — кому нужен нудный, лысеющий и стареющий литератор, тужащийся родить что-нибудь этакое гениальное и оригинальное, забыв, что этот свет уже давным-давно всё повидал, познал и испытал. И всё давно уже описано, исписано и множество раз переписано… Зачем я ей, — этой роскошной женщине, владелице огромного состояния в виде Горных Жеребцов!? Одна надежда на БУЦЕФАЛА. Возможно, он меня не покинет. О, я совершенно забыл о ЗВЕРЕ! Уж он-то наверняка будет всегда рядом, пёсик мой любимый! В принципе, неплохая получается компания, совсем неплохая… Да, — и ещё ПОСОХ! Мне всегда есть на что опереться в долгом пути по скорбной и бесконечной дороге бытия…
Я горестно покачал головой, плеснул в рюмку Звизгуна, залпом её выпил, подцепил на вилку солёный огурец, с удовольствием им захрустел.
— Сир! Всё? Надеюсь, Вы спустили пар? — ГРАФИНЯ подошла ко мне и нежно обняла. — Что это у Вас за навязчивая идея выращивать именно капусту? Почему, допустим, не помидоры или огурцы? Вот такие маленькие, аппетитные, хрустящие огурчики! А!? Уединимся у меня в замке, так уж и быть, я Вас там пригрею и обласкаю. Разобьём огород и поставим теплицы. Сняли урожай, — часть огурцов засолили, часть замариновали, часть, — сразу же на рынок. Тем жить и будем. Ах, почему же только этим!? Вы правы в том, что ещё неплохой доход принесут нам Горные Жеребцы. У меня их целый табун. Как Вам такие перспективы? Но…
— Что, «но»?
— Но сначала нужно будет переплыть бушующее море, полное пиратов, отвоевать мои земли, перебить всех врагов и восстановить замок. Ну, — это же для Вас сущие пустяки, раз плюнуть! И по поводу стареющего и лысеющего литератора Вы явно погорячились, Бессмертный Вы наш…
Я не выдержал и громко расхохотался. Все облегчённо последовали моему примеру. Я ещё раз плеснул себе в рюмку Звизгуна, строго посмотрел на присутствующих. Они торопливо проделали то же самое.
— За наших любимых, преданных и любящих женщин! Только они спасают нас в самые трудные минуты бытия! Кавалеры пьют стоя! — произнёс я вечный, как этот мир, тост.
Все выпили, захрустели огурцами и капустой, потом стали доедать остатки салатов.
— А скажите-ка мне всё-таки, любезный наш хозяин! А откуда к вам поступила информация о моём намерении завоевать Первый Остров? Она вообще-то строго засекречена, конфиденциальна, так сказать.
— Сир, да ниоткуда и отовсюду! Ведь, извините, и ежу понятно, что начинать надо не с Третьего, а с Первого Острова.
— Так, так… То, что понятно ежу, понятно и любому мало-мальски думающему человеку, — вздохнул я. — Аргументируйте, милейший, — что, всё-таки, понятно в нашей ситуации и ежу?
— Хорошо, Сир. Во-первых, Вы и так являетесь Королём Третьего Острова. Он никуда не денется, вполне может подождать. С ним никогда не поздно разобраться… Это же всем ясно! Во-вторых, Вам необходимо, извините, для сохранения лица, как правильно сказала ГРАФИНЯ, отвоевать её владения. Знаете ли, «Балладу о Великой Любви» никуда не денешь! Она ко многому обязывает!
— Стоп, что за Баллада, почему ничего о ней не знаю? Есть известная всем Поэма, как она там называется?
— «Власть, война и любовь», Ваше Величество, — вдруг подала голос до этого сидевшая тихо Фрейлина. — Но если хотите услышать мою точку зрения, то произведение это, — так себе, довольное слабое, рассчитанное на средние умы, не в обиду ПОЭТУ это будет сказано. А вот «Баллада о Великой Любви», — это нечто… Гениально, потрясающе, пробирает до самого нутра, охренеть и офигеть можно, знаете ли.
— Боже, милая, что за слог!? — искренне удивилась ГРАФИНЯ.
— Ваше Сиятельство, извините, но если уж пошла такая пьянка…
— Боже, прекратите же! Да, о времена, о нравы! — возмущённо и изумлённо произнесла ГРАФИНЯ.
— Дорогая, оставьте Фрейлину в покое! Звизгун, — он на то и ЗВИЗГУН, чтобы после его употребления человек мог по настоящему расслабиться. Ваша подруга права. Откровенность нам всем в эту чудную ночь не повредит. Кстати, замечаете, что все мы сидим за столом практически трезвые? А сколько выпито! Но будьте осторожны, — это всего лишь иллюзия! Есть в состоянии опьянения одна коварная стадия. Я её называю второй. Испытываешь приятную эйфорию, подъём. Тебе кажется, что ты почти трезв, что рассуждаешь умно и логично, и вот именно сейчас, в эти удивительные минуты, рождается истина! Так, в принципе, оно и есть. Иллюзия необычайной раскованности ума в искреннем разговоре, переполненном экстазом, на этой стадии неизбежна, собственно, именно она придаёт ей остроту и шарм. Главное, как можно дольше поддерживать это уникальное состояние и не переходить на несколько иной уровень. Но это уже совсем другая история и тема…
Я встал, сделал всем знак рукой оставаться на своих местах, прошёлся по залу, подошёл к ПОЭТУ.
— Ладно, продолжим. Сударь, и что же это за Баллада? Почему я о ней ничего не знаю? Её написали вы?
— Увы, Сир, увы. Не я… Вещь замечательная. Не спорю… Намного сильнее моей Поэмы. А что Вы от меня хотите!? — вдруг с надрывом воскликнул ПОЭТ, метнув содержимое рюмки с божественным напитком в рот. — Писать на заказ, — себя не уважать! Вы думаете, мне не стыдно за это, так называемое, произведение, за мою Поэму!? Стыдно, ещё как стыдно! Дерьмо! Полное дерьмо! И это после «Моей женщины», — образца любовной лирики, который признан всеми! Стыд какой! Истинные ценители поэзии смеются и издеваются надо мною, как хотят. Извините уж меня, ради Бога! Не оправдал Ваших надежд! Хотите казните, хотите милуйте, — мне всё равно! Пожалуй, пойду повешусь!
ПОЭТ вдруг нервно и безнадёжно всхлипнул, тряхнул кудрями и залпом выпил ещё одну рюмку Звизгуна. Некоторое время мы все снова посидели молча, глядя на пылающий камин. Часть свечей уже отжили свой краткий, предопределённый от рождения срок, но их пока никто менять не спешил. Ну и славно… Хорошие мысли, как и откровенная беседа, чаще всего возникают в полутьме. Самое великое рождается на грани! Свет и тьма, огонь и холод, добро и зло…
Незаметно к столу нереальными тенями проскользнули два официанта, поставили на него несколько салатниц, пузатый и запотевший графин, очевидно, с фирменным напитком, поменяли тарелки и растворились где-то в углу, в полумраке.
— Дружище, — сказал я, обращаясь к ПОЭТУ. — Ну, полноте… Не занимайтесь самобичеванием. А собственно, почему бы и нет? Это мероприятие в принципе полезно, если оно, конечно, не перерастает в клинику. Надеюсь, вешаться всерьёз вы всё-таки не собираетесь? Я вот только что слегка поиздевался над собою и над вами. Ну и славно! Как выразилась ГРАФИНЯ, спустил пар. Вы его тоже спустили… Это хорошо. По моему мнению, Поэма ваша не плоха для вещи, написанной под заказ. Как вы это уже поняли, у меня есть вкус. Плюньте на всяких там рафинированных эстетов, критиканов и ничтожных завистников, внемлите гласу простого народа! Ему ваше произведение искренне понравилось. Об этом факте мне также совершенно искренне доложила Тайная Служба. Да, да! Есть такая организация! Но, Бог с нею, не будем портить аппетит…