О, Путник!
Шрифт:
Наконец, я снова вспомнил о еде и воде. Солнце, однако, припекало… Я подошёл к пальме, примостился рядом с нею на песке, укрылся от палящих лучей в её достаточно густой тени. Что же дальше? Где же я нахожусь, чёрт возьми!? Может быть, всё это мне только снится? Возможно, я подвергаюсь какому-то мощному гипнозу и всё вокруг лишь иллюзия, но где этот самый гипнотизёр и когда он выведет меня из данного состояния? А может быть, после полученного в результате взрыва тяжёлого ранения я плаваю в бреду, нахожусь в коме, в предсмертном или ещё каком-то пограничном состоянии? Лежу сейчас на больничной койке, колют мне какие-то наркотики или нечто подобное, или присоединили
Голод и жажду, во всяком случае, я ощущал конкретно и явственно. Ну и что, что я их ощущаю? Так и должно быть. Человек в любом состоянии способен испытывать эти чувства. Я несколько раз очень сильно ущипнул себя за руку, почувствовал сильную боль. Нанёс несколько лёгких ударов кулаками по стволу пальмы, костяшки пальцев заныли, дерево заскрипело и задрожало.
ЗВЕРЬ некоторое время внимательно наблюдал за моими манипуляциями, потом подошёл к пальме и… поднял заднюю лапу, густо сдобрил дерево мочой. Я ощутил характерный аммиачно-сладкий запах. Ах, ты, Киборг мой новоявленный! Я истерично засмеялся. Если мне кто-то что-то внушает, то делает это вполне реалистично, красочно и мастерски.
Я подошёл к воде, не торопясь, зашёл в неё, почувствовал лёгкую солёную прохладу, взбаламутил её руками, засмеялся счастливо, как ребёнок, решительно нырнул в море. Ох, как хорошо! Я поплыл куда-то, неизвестно куда, мощно и радостно. Я менял стили: сначала плыл брассом, потом перешёл на баттерфляй, затем насладился кролем, через некоторое время перевернулся на спину и лежал на тяжёлой воде, беззаботно созерцая полуденное небо, постоянно меняющее свои лёгкие краски. Ах, как хорошо! Но что делать дальше!?
Рядом вырисовался ЗВЕРЬ. Он плыл легко и мощно, но при этом, как всегда, испытывал, видимо, чувство глубокого отвращения. Интересно, почему это происходит? Может быть, внутри него искрятся какие-то контакты, где-то происходит короткое замыкание или вода просачивается в сервомоторы, генераторы или батареи? Ну что за бред я несу!? Какие контакты, какие сервомоторы?! Это создание, очевидно, способно жить и в открытом космосе, что ему какая-то вода!? Космос, Космос… Галактики, сверхновые, чёрные дыры, вакуум…
— Привет, ПУТНИК! — вдруг раздался невдалеке бодрый басовитый мужской голос.
— Ну, вот и прибыл дубль номер два! Как я понимаю, всё та же сущность, но в ином обличье? — насмешливо произнёс я, переворачиваясь на живот и внимательно и удивлённо рассматривая седого, толстого и чрезвычайно весёлого мужчину, который подгребал ко мне одним веслом, двигая вперёд массивную, грубо скроенную, но, судя по всему, надёжную и вместительную лодку.
Весельчак был одет в какую-то просторную светлую тогу, расшитую золотыми нитями. На его голове покоился белоснежный тюрбан с длинным пером. Руки, волосатые и толстые, почему-то до локтей были погружены в чёрные, кожаные лайковые перчатки. Глаза пришельца скрывались за огромными пластиковыми солнцезащитными очками, придающими лицу некоторую мрачность, но лёгкие морщинки, хаотично и беззаботно рассыпанные далеко вокруг глаз, безошибочно выдавали его хорошее настроение.
— А где цирк? — насмешливо спросил я.
— Какой цирк, при чём здесь цирк? — недоумённо отозвался Весельчак.
— Да я так, к слову. Не обращайте внимания… А где же ваша коллега, нежная нимфа этого сонного шельфа? Прелестница с неземным шармом, мастерица отточенных диалогов, королева контакта, белобрысая бестия с тонкими лодыжками на стройных ногах? — весело спросил я, выплёвывая изо рта тяжёлую и довольно солёную воду. — Я покорён и заворожён ею. Когда так бьётся сердце — мой разум умолкает! И вообще, обожаю инопланетянок! В них присутствует непередаваемый шарм. Кстати, дядя, не находите, что одеты вы как-то странно для этого места?
— Ах, ПУТНИК, ПУТНИК, интересный ты человек, однако, — задумчиво произнёс мужчина. — Красавец, умница, поэт…
— Ну какой из меня поэт!? И вообще, поэтам — одно лишь слово, Императорам — весь мир! Предпочитаю второй вариант!
— Какой из тебя Император!? Ты прежде всего ПУТНИК и Поэт! Какое прекрасное сочетание двух качеств в одном существе. Не находишь? — усмехнулся Весельчак.
— О чём это вы?
— Всё о том же. Каждому своё…
Я вдруг почувствовал какое-то лёгкое и тревожное напряжение, не испытанное до селе волнение охватило меня, в памяти неожиданно всплыли чеканные строки: «Не зовите меня Поэтом, ну какой из меня Поэт!? Просто краски хмельного лета превратил я в словесный бред!». О, как!
— Вот видишь, какая чеканная рифма и потрясающая образность. Начинаешь кое-что вспоминать по настоящему!
— Хватит, надоело, хочу определённости! И вообще, ненавижу, когда читают мои мысли!
— Послушай одно стихотворение, ПУТНИК. Оно замечательно!
Опять сентябрь. Я не хотел в него поверить изначально, Но как печально, как печально… Сквозь пальцы утекает год, И вновь дурманит небосвод. И нет в движеньях звёзд ни смысла, ни соблазна. Они от нас в ста триллионах лет. Но, думая вдали от них о разном, Мечтаю в вечность получить билет. Не знаю, может быть виной всему Те женщины, которых не любил и бросил, Иль те, что бросили меня, а в наказанье — осень. Так быть сему, так быть сему…— Неплохо, — задумчиво произнёс я, плавно подгребая руками к острову. — А кто автор?
— Ты…
— О, как! Ишь ты! Однако! Странно, очень странно и крайне неожиданно… — удивился я.
— Я тоже так думаю, — весело произнёс незнакомец, мощно взмахнув веслом и воткнув лодку носом в песок. — Ну что, поговорим серьёзно, ПУТНИК?
— Поговорим-то мы, поговорим, но только на моих условиях, — раздражённо буркнул я.
— Даже так!? — удивился Весельчак. — А ты уверен в том, что можешь выдвигать какие-то условия?
— Абсолютно уверен. Я вам, или кому-то другому, или другим, очень и очень нужен, иначе, зачем вы со мною нянчитесь, возитесь, зубы заговариваете? Зачем выдернули пока неведомым мне путём из одного пространства и времени и поместили в другое? Дело-то это, очевидно, довольно сложное, трудоёмкое и затратное, а?
— В принципе рассуждаешь логично.
— А то, как же. Красавец, умница, поэт, однако…
Я посмотрел в небо. Оно подёрнулось лёгкой пеленой облаков, которые нерешительно и грациозно, повинуясь капризам солнца, окутывали синеву в божественные и загадочные полутона. «Облака, облака, — пух небесных прудов. Вы плывёте куда-то без забот, без трудов».