О Стивене Хокинге, Чёрной Дыре и Подземных Мышах

Рырых Катажина

Я растёр стопу и пошёл на кухню. Налил себе стакан апельсинового сока, и когда выпил его, пальцы отошли, и я на цыпочках прошёл в свою комнату. Проходя мимо чуланчика, который брат называл «клетушкой», я снял щётку с крючка и, вооружившись ею, пошёл к себе.

Я присел на пол на безопасном расстоянии и концом палки поднял край покрывала.

Но под кроватью было так темно, что я ничего не заметил.

Теперь, когда с того дня прошло немного времени, мне кажется это смешным и ребяческим, но… тогда, когда я только начал учить

английский, было действительно загадочно и страшно.

Я понял, что у Чёрной Дыры, и Подземных Мышей, и всего остального, происходящего в нашем доме, не было иного выбора, кроме как просто-напросто произойти.

Знаю, что это звучит очень расплывчато и запутанно, но я постараюсь всё прояснить.

Конечно, вы бы поняли это с самого начала, но я забыл всё объяснить.

Если бы я представился сразу, всё было бы куда проще. Итак, меня зовут Пётр Ястребовский (для близких я – Пётрек).

Конечно, в этом нет ничего странного, потому что всех как-то зовут. Мой брат, например, Стефан Ястребовский.

Также надо сказать, что мой брат всегда называет меня Братишкой, потому что я младше, и я так к этому привык, что однажды, когда он назвал меня Петром, я оглянулся посмотреть, кто ещё был в комнате.

Когда я хвастался брату первой пятёркой по английскому (конечно, это была не совсем настоящая пятёрка, потому что я получил её за рисунок), брат лишь пожал плечами и небрежно спросил, знаю ли я, что такое «детерминизм».

Мне было глупо признаться, что не знаю, поэтому я побежал к себе в комнату, чтобы, как говорил мой брат, «погуглить», то есть заглянуть в «Гугл».

Я узнал, что это учение о всеобщей закономерной связи и причинной обусловленности всех явлений.

Усевшись на подоконнике, я в конце концов перевёл это на свой язык. Это примерно означало, что, если что-то должно было случиться, это случилось бы, но я не мог связать это со своей ненастоящей пятёркой по английскому языку.

Конечно, у меня были некоторые сомнения, потому что «Гугл» не был всезнающим, в чём я убедился сам, вбив «подземные мыши», – и оказалось, что они не упоминаются ни разу. Зато было много упоминаний о компьютерных мышах и земельных работах.

– Мне стыдно за тебя, – сказал брат. – Это же так же, как если бы ты хотел найти рецепт производства атомной бомбы в интернете.

Так что, очевидно, Подземные Мыши были чем-то более опасным.

Поэтому я отказался от своих поисков, тем более что мой брат спросил меня, узнал ли я, что такое детерминизм.

Я рассказал своими словами, и брат серьёзно закивал головой.

Он взял лист бумаги и нарисовал Чёрную Дыру.

И потом написал большими, чёткими буквами: «Стефан».

– А теперь, Братишка, скажи, как это имя будет на английском?

– Стивен, – ответил я. Это было просто, потому что на первом уроке учительница рассказала нам, как нас зовут по-английски, а Стефан как раз сидел со мной за одной партой.

– Да, действительно. –

Брат повернулся и достал с полки двуязычный польско-английский словарь. – Теперь ищи слово «ястреб».

– «Хок», – сказал я после минуты поиска.

– Ха! – воскликнул мой брат торжествующе. – И тогда Ястребовский… Как будет, Братишка?

– Хокинг? – спросил я и от удивления замолчал. Так в одно мгновение я всё понял.

Это было так, как будто кто-то хорошенько врезал мне по голове.

Стефан Ястребовский. Стивен Хокинг. Всё стало понятно. Итак, кроме моего брата и болезни со странным названием, из-за которой он практически не покидал постели, существовал ещё Стивен Хокинг и Чёрная Дыра в моей комнате. Внезапно стало действительно страшно.

Я хотел ещё поговорить об этом с братом, но у него заболела голова, и мне пришлось попросить маму принести ему таблетку. Я задёрнул занавески и пошёл в свою комнату.

Я сел в кресло на достаточном расстоянии от кровати и начал думать.

– Ты должен думать, – сказал как-то брат. – Мышление отличает нас от животных.

Я не совсем согласился с этим, потому что Эйнштейн, крыса моего брата, может почуять миндаль, спрятанный под крышкой от сока, и сразу найти нужную крышку, но брат в ответ прочитал мне лекцию о различиях между интеллектом человека и животного.

Мне было трудно поверить, что Эйнштейн был просто научен. И хотя я не сказал это вслух, я подумал: «Неправда!» И таким образом я неосознанно разделил судьбу Галилея.

Я сидел в кресле и думал, а под моей кроватью творилось что-то странное.

Два

Я так думал чуть ли не час, пока наконец меня не осенило.

И тогда я начал связывать с Чёрной Дырой определённые надежды.

Если действительно – а у меня не было причин не верить брату – всё, что в неё попадало, исчезало без следа, с её помощью я смог бы справиться с Подземными Мышами.

Брат, когда я рассказал ему об этом, взглянул на меня исподлобья и посоветовал никому об этом не говорить, потому что, если мыши узнают о заговоре, меня ждёт страшная месть.

Я был немного обижен, потому что не был настолько глуп, чтобы болтать направо и налево о том, как я хотел покончить с мышами, но брат объяснил, что излишняя осторожность не повредит.

Поэтому я решил кормить Чёрную Дыру, хотя и не знал как.

Я подумал, что было бы лучше, если бы я относился к ней как к домашнему питомцу. У меня был некоторый опыт, потому что, когда мой брат отправлялся в больницу на несколько дней, он всегда просил позаботиться об Эйнштейне.

Это было очень просто – нужно было только следить за тем, чтобы миска не была пустой, а в поилке была вода. Иногда я вешал на решётку клетки забавную палочку, покрытую разными зёрнышками, и наблюдал, как Эйнштейн выдалбливал по зёрнышку, а потом засовывал его лапкой в рот.