О Стивене Хокинге, Чёрной Дыре и Подземных Мышах

Рырых Катажина

Ещё я брал Эйнштейна на прогулку. Он залезал в капюшон моей толстовки или в карман и засыпал.

А иногда он взбирался ко мне на плечо, обычно это происходило в магазине. Люди вокруг меня начинали кричать, а одна женщина однажды запрыгнула на стойку с корзинами и ещё долго вопила после того, как я ушёл (точнее, как меня попросили выйти) из магазина.

Но, как вы знаете, Эйнштейн – это крыска.

И всё, что возможно с Эйнштейном, не было бы возможно с Чёрной Дырой. Я взял чистую тетрадь

в клетку из ящика стола и записал следующее:

«1. Проблема еды. Чёрная Дыра, скорее всего, ест всё. Решение проблемы: давать всё, что только возможно.

2. Проблема питья. Проблема налить воду на пол – мама. Решение проблемы: если Чёрная Дыра поглощает всё, она может поглотить воду и в бутылке».

На всякий случай я оставил место для новых идей, закрыл тетрадь и пошёл на кухню. В мусорном ведре лежала пластиковая бутылка из-под минеральной воды. Я наполнил её водой из крана и взял со стола печенье, положил всё на пластиковый поднос и вернулся в комнату.

Концом палки от щётки я поднял край покрывала, одним движением сунул поднос под кровать и выбежал из комнаты. Когда я захлопнул за собой дверь, то был готов поклясться, что под моей кроватью что-то чавкнуло…

– Братишка! – раздался голос из-за закрытой двери. – Если ты снова так хлопнешь дверью, я тебя прибью!

Я открыл дверь комнаты брата как можно тише. Не говоря ни слова, положил тетрадь на кровать. Брат посмотрел на мои записи и нахмурился.

– Неплохо, неплохо, – промурлыкал он, затем потянулся к книге, лежащей рядом с кроватью. Меня всегда удивляло, как он грамотно обустроил свою комнату – у него всё было под рукой, и всё это он сам спроектировал.

Иногда я подозревал, что он научил меня читать только для того, чтобы мог продолжать учиться дальше, когда у него появились проблемы с глазами.

А это было так.

За несколько дней до моего пятилетия брат позвал меня в комнату.

– Что это? – спросил я, глядя на разноцветные карточки, разложенные на одеяле.

– Знание, – ответил он.

Я сел по-турецки у него в ногах, и мой брат по очереди начал показывать мне цветные карточки.

– Это буква О, – сказал он. – А это С.

Таким образом я научился читать слово «осёл».

– Это первое слово, которому учат в школе, – сказал он серьёзно.

Когда я пошёл в школу и взял в руки настоящий букварь, я был очень удивлён, потому что нигде не было слова «осёл».

– Хм. – Брат нахмурился и терпеливо выслушал меня. – Судя по всему, внедрили новую методику.

На уроке сложения (когда я освоил искусство складывать буквы, мой брат принялся учить меня математике) мне было очень скучно, и я прочитал весь букварь.

Учительница, очевидно, заметила, что я занимаюсь чем-то не тем, – думаю, она решила, что я смотрю

картинки, – и вызвала меня к доске. Меня застали врасплох – я не знал, что происходит, и принёс домой замечание от учителя.

На следующий день я просмотрел все упражнения по математике и не смог найти в букваре предложения «Мама мыла раму». И снова вернулся домой с замечанием.

– Я думаю, что Пётрек пошёл в школу рано, – сказала учительница, фальшиво ласково поглаживая меня по голове.

Я написал «фальшиво», потому что, если бы она действительно хотела меня погладить (хотя, конечно, я был слишком большим, чтобы меня гладить), она бы этого не делала «против шерсти». Конечно, она могла не знать, что вихор на моей макушке не любит подобного поглаживания, но могла бы догадаться, так как я пытался от неё отойти как можно дальше.

– Мой сын очень сильно привязан к своему старшему брату, – сказала мама, по-моему, совершенно к месту.

Что может быть странного в том, что мой брат – мой лучший друг?

Когда мы вернулись домой (я не позволил маме нести мой рюкзак, как это делали мамы моих одноклассников), я переоделся, поел и спрятался в шкафу.

Шкаф у нас огромный. Вроде бы давным-давно в нём стояла кровать моей бабушки. Конечно, тогда она не была ещё бабушкой, а была обычной маленькой девочкой, которая, как и все девочки, боялась лягушек и майских жуков.

Когда мне надо было обдумать что-то важное, я шёл на чердак и залезал в шкаф.

– Папа Пётрека, когда был маленьким, всегда брал с собой в постель резинового пса, – сказала мама в разговоре с тётей. – А у Пётрека есть свой шкаф.

Резиновая собака – это тоже что-то. Просто шкаф – это единственное место на земле, где я чувствую себя в безопасности и где меня не беспокоят.

У моего брата есть своя кровать, которая немного напоминает Центр управления космическими полётами, где он чувствует себя хорошо, так почему запереться в шкафу – это плохо?

Правда, когда брат рассказал мне о кошке Шрёдингера, я начал проявлять осторожность, чтобы случайно не оказаться в другом месте.

– Зачем ты забиваешь ему голову всем этим? – спросила мама однажды, но я не услышал ответ, потому что она закрыла за собой дверь.

Бабушке тоже не очень нравилось, что я не бегаю во дворе с мячом. Видимо, это должно было меня отдалять от сверстников.

– Вот увидишь, что он будет как его отец. Одного учёного в семье…

Но это было совсем не так. Друзей, если бы только разрешили, невозможно было бы выгнать из нашего дома.

Всё начиналось с того, что они хотели посмотреть на кровать моего брата, а потом оказывались в моей комнате.

– Круть, – ахнул Артек, когда впервые был у меня. – Где он её купил?