О теории прозы
Шрифт:
Значит, нужно понять, что в этот момент испанец был первым героем полета в космос.
Ваш будущий сценарий должен быть сценарием о созревающем человеке. Из моего сценария Вы непременно должны взять поступок Дульцинеи, которая подкладывает под его голову том изданной книги. Это было время новой типографии. Сервантес описывал отношение Дон Кихота к новому изобретению и даже сны об отношении к новому изобретению.
Сервантес ввел в роман описание типографии.
Я думаю, что работа сделана небрежно. Нет судьбы Дульцинеи. Нет судьбы
Нет у Вас Испании разоренных крестьян и осыпанных золотом купцов, которые ограбили культуру доколумбовой Америки.
Я старый человек. Настолько старый, что уже молодею, потому что какой-то частью своей принадлежу будущему.
Сценариями, которые я написал с вариантами, можно набить маленький автомобиль. Рукописи эти профессиональным человеком должны быть прочитаны; занятие трудное, болезненное, но необходимое.
Гоголь считал, что судьба писателя-сатирика горестна.
И в наше время мы можем сказать, что судьба писателя-сценариста трудна.
Иногда ему удается перегнать свое время и использовать личные свои знания, свои корни.
Вы сделали прекрасную вещь «Отец солдата». Вы подняли тему как общечеловеческую. К вам пришла прекрасная догадка – дать бытовую роль трагическому актеру. Но так как судьба воюющей страны величественна и трагична и так как бытовую роль трагический актер сыграл так, как надо было сыграть, – и так Вы, старый мой знакомый, положили плиту для статуи героя.
Родная деревня поставила памятник человеку, который изобразил гордость и трагичность отца во время войны.
Достоевский писал, что Дон Кихот оправдал человечество.
Достоевский сравнивал Дон Кихота с будущими героями русской революции и гордился тем, что он сам был рядовым революции. (Это можно прочесть в «Дневнике писателя» – самого Достоевского.)
В наше время и Вам, человеку немало сделавшему, не надо прокалывать мячик перед ответственным футбольным матчем.
Мне очень тяжело отвозить свою большую работу в музей истории советской кинематографии. Я человек старый и уважаю не только себя, но и свое время. Советы, которые я даю, – простые.
Самое главное – вопрос о львах и вопрос о медном мече Дон Кихота.
Дон Кихот, как рассказывает Сервантес, был человеком крепкого телосложения, по утрам охотился, а потом Вы из романа узнаете, что он пишет стихи, что он очень о б р а з о в а н н ы й ч е л о в е к.
Желаю Вам всего хорошего. Советую пойти в баню и смыть с себя ложное возвеличивание.
Писать сценарии мужчинам, может быть, так же трудно, как, вероятно, женщинам рожать. Аплодисменты знакомых тут не утешают и не успокаивают. Поклон Вашему городу.
Люблю Тбилиси, знал в нем друзей Маяковского, друзей народа».
Правда сама себя учит, сама себя перевоспитывает, она несет на себе тяжелый вес человеческого непонимания правды.
Переделывать мир со сломанным копьем, со старомодным мечом, с медным тазом парикмахера, который отбивает в этом тазу пену для бритья, и считать, что медь золото, а этот шлем спасает голову рыцаря от мечей противника, – трудно.
Плач Гейне был тоской большого человека.
Дон Кихота провожали камни из пращи, его били палками, пока не дочитали второй книги истории этого немолодого человека.
Форма прозы должна быть военной прозой и влюбленной прозой, разночеловеческой прозой и детской прозой. Она должна быть вызывающе простой, пусть даже пародийной, пусть даже плачут те, которые не умеют думать, а это неумение, говорят, благоприятно для ращения волос, для кожи лица и для получения платья.
Не знаю, сколько лет я прошагал рядом с Санчо Пансой и с его ослом для того, чтобы понять Дон Кихота. Кажется, семьдесят, но это не так уж много.
Люди открывали острова и материки и писали книги о путешествиях. Люди мечтали о подводных кораблях, и они получали подводные корабли вместе с ракетами, которые уже топят их «наутилусы».
Для того чтобы не было осквернено имя путешественников, имя изобретателей, надо перечитывать книгу Сервантеса, чтобы постараться посмотреть на мир честными и храбрыми глазами Дон Кихота.
III
Вернемся к вопросу завязки, развязки и о счастливых концах; об этом много сказано в «Энергии заблуждения».
Вопрос о счастливых концах чрезвычайно сложен.
Пушкин, обремененный своей гениальностью, начал с конца.
Вопрос такой: литература встречается с вопросом о счастье. Счастье начинается в виде сюрпризов.
Вопрос о тонущих и нетонущих.
Садко – купец из Новгорода, он неизвестно почему богатеет, потом попадает в беду, тянут жребий, жребий у него хуже, чем у всех, он попадает в подводное царство, но с документами, что он – сказочный. Морской царь танцует, тут происходит беспорядок с кораблями и купца освобождают очень богатым.
Вопрос о счастливых концах – он бесконечен. Это вопрос о счастливой человеческой судьбе.
Я извиняюсь перед читателями, что у меня отдельные записи как бы противоречат друг другу.
Конечно, это не так, они перекрывают друг друга. Если бы нельзя было перекрывать, то люди не могли бы играть в карты.
И не было бы неприятностей у Пушкина, Лермонтова и оперы «Пиковая дама».
Карта, которая могла стать счастливой картой, она стала несчастливой. Только это намазали музыкой, получился бутерброд, который мы едим в театральных помещениях.
Вопрос о счастливом конце – одновременно это вопрос о счастливом поведении.
Люди, которые выплывают в мире, в море – выплывают от самоощущения человечества, которое стоит счастья.